Антон и Елена Хабаровы: «Иногда кажется, что мы один человек»
Обновлено: 1 мая
Актеры театра и кино Антон и Елена Хабаровы стали гостями первого выпуска нового сезона цикла интеллектуальных интервью Persona Grata. Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
Почему современное кино по всем статьям проигрывает театру, как инклюзия помогает сделать искусство доступным для каждого и почему на обложках современных журналов не должно быть артистов – об этом и многом другом - большой разговор о профессии, увлечениях, семье, детях, литературе и настоящих людях в проекте Persona Grata.
- Обычно за суетой дней, за нашими большими скоростями мы забываем сказать какие-то очень важные слова, иногда это бывает фатально, и мы уже никогда не сможем их сказать. Поэтому сегодняшний наш разговор я предлагаю начать с благодарности, вспомнить тех людей, которые сыграли очень важную роль в вашей жизни, в карьере. Три самых главных человека для каждого из вас.
Антон:
- Мой педагог Виктор Иванович Коршунов, артист Олег Иванович Борисов и артист Янковский.
Если бы сейчас у вас была возможность с ними встретиться, вы бы что-то еще сказали, то, что не успели?
Антон:
- Я бы сказал Янковскому, что он великий актер. Потому что, как оказалось, ему никто об этом не говорил. Мой педагог Наталья Васильевна Шаронова говорила: «Подойди, скажи, что он великий артист». Я удивлялся: «Ну что вы, Наталья Васильевна! Он же слышит об этом каждый день!» Оказывается, нет. Я очень жалею, что не подошел, не сказал ему, что он мой учитель в кино и великий артист.
Елена:
- У меня это Борис Львович Бейненсон, мой первый педагог в театральном классе. Это была уникальная встреча, потому что я в какой-то момент потерялась в жизни. Это был 8-9 класс, вся моя неудачная кампания пошла поступать в театральный класс, чтобы остаться в школе. И как это бывает, никто не поступил из девчонок, а я поступила. У него и Артем Ткаченко учился, Оля и Таня Арнтгольц. Очень большая команда таких спасенных ребят. Это была первая встреча, которая действительно меня изменила. Потом на курсе у нас была Наталья Васильевна Шаронова, педагог по речи. Она была близким человеком, который направлял по жизни. И как бы это банально не было, третья встреча - Антон.
Антон:
- Серьезно?!
Елена:
- На самом деле. Потому что я с тобой уже столько лет, уже больше, чем одна. И это тоже накладывает очень большой отпечаток. Антон – перфекционист, и это очень повлияло на меня в чем-то.
Вы сказали - перфекционист. В одном из своих интервью Антон назвал себя - «Мистер «могло бы быть и лучше». Если абстрагироваться от карьеры, в обычной жизни часто бывает «могло бы быть и лучше»?
Елена:
- Это, вообще, всегда. Он бесконечно пытается все улучшить, довести не только себя, но и всех вокруг. Но надо отдать ему должное, что он над собой работает. И сейчас это уже такое здоровое, рабочее желание сделать лучше, правильно, уже не так болезненно.
Антон:
- У нас сейчас был на съемках такой случай. Один артист нас «колол» все время (смешил – прим. ред.), потому что у него была пустая внутренняя жизнь. Я за ночь придумал и написал ему сцену. Подумал, что ему скучно на съёмках, надо что-то придумать. Он нас всех «колет», и мы из-за этого страдаем. И ничего он нормально отреагировал на это.
Елена (смеется):
- Так, я беру свои слова назад. Не прошло ничего.
Но в критической ситуации, Елена всегда берет первенство? Вы рассказывали как-то о том, что вы занимаетесь вместе дайвингом, и была ситуация опасная для жизни, и в этот момент бразды правления взяла она.
Антон:
- Просто она не теряется в такие моменты. Я выгляжу, наверное, так, что и я не теряюсь, но это совсем не так. Лена не теряется, а я почему-то просто паникую. Момент был очень тяжелый.
Елена:
- Антон более творческий в этом плане. Всегда говорю, что я не настоящая актриса, потому что я приземленная немножечко. В таких ситуациях я отключаю эмоции.
Антон:
- Мы попали в шторм, были очень высокие волны, и мы не могли просто доплыть до лодки. Было страшновато. В этот момент у меня все мысли вылетели из головы. А Лена по технике безопасности…
Елена:
- Да, я просто учила и повторяла. И можно было догадаться, как удобнее плыть просто по своим физическим ощущениям, как правильно доплыть до лодки, что нужно сделать.
Антон:
- В общем, да. Лена помогла. Спасла.
Когда есть такое опасное хобби у всей семьи, причем у обоих родителей, при наличии двух детей….
Антон (вздыхает):
- Ой… Ну такое у нас хобби.
У ваших детей наверняка будут яркие воспоминания – столько историй от папы и мамы. А вы что вспоминаете из детства?
Антон:
- У меня дома всегда было весело, потому что я родился, когда им было 18 лет. Уже в школе мама была мной беременна и после выпускного сразу родила. Поэтому на кухне всегда гитара, какие-то песни, какие-то гости. У меня ключи от всех квартир сверху и снизу, то есть не дом, а проходной двор.
Елена:
- У меня мама занималась балетом в детстве, когда приходили друзья, она в какой-то момент вставала и начинала показывать всякие па. Это было очень по-доброму, тепло. Папа работал на калининградском телевидении - ГТРК «Янтарь». И выезды, когда на площадке ПТС, большие советские камеры - что-то нереальное. И, конечно, совместный Новый год. У нас была большая квартира, поэтому все приходили к нам. Общий стол, как тогда было принято. Это уникально.
Антон:
- У вас была очень большая квартира! Когда я после хрущевки пришел знакомиться с родителями Лены, я был в шоке. Дедушка у Лены был…
Елена:
- Начальником тралового флота в Калининграде.
Антон:
- Там еще гараж был внизу. Первый раз в жизни видел, вообще, квартиру с гаражом!
Город вашего детства - Калининград. Это и Россия, и не совсем. Его трудно назвать среднестатистическим российским городом. Чем отличалась жизнь в вашем детстве в Калининграде, например, от того, когда вы приехали сюда?
Елена:
- Самое большое отличие в том, что рядом есть море. Полчаса - и ты на море. В детстве, конечно, мы не могли вот так просто доехать, нам приходилось бороться за место в электричке в буквальном смысле. Мы, кстати, как-то раз приехали в Калининград уже с детьми и решили добираться своим ходом, дедушка на машине, а нам надо было отвоевать место в последнем автобусе, чтобы в него просто забраться. И я включила юную калининградку, с одной с девушкой чуть ли не в драку практически. Дети мне: «Мама, боже!» Я говорю: «Дети, тут или так, или никак».
Так что, прежде всего, море. И, конечно, наличие красоты вокруг для меня очень важно. Когда я в Москву приехала, то, что мы были в центре, для меня было очень важно. А вообще Балашиху я тоже люблю, очень зеленый город. Много зелени – это тоже калининградская черта.
Антон, в Балашихе несколько иной пейзаж. Моря нет.
Антон:
- Моря нет. Есть Бродвей. Это единственный у нас парк. Сейчас уже больше парков. Мы, правда, уехали уже оттуда. Ну и в Балашихе тоже были драки в электричке. Я ездил в театральное училище по полтора, по два часа. И ты входишь в электричку, и вроде бы она свободна, но везде на пустых местах дипломаты, пакеты и невозможно сесть, потому что на следующей остановке садится его друг, которому он занимал место. И в автобусах драки были.
Елена:
- Мы в тамбуре ездили, в обморок падали, люди поддерживали друг друга. Мне кажется, кстати, это общая черта.
Антон:
- Знаешь, мне даже нравилось, потому что я распределял свою жизнь так: брал книгу, знал, что у меня есть полтора-два часа до университета, нужно почитать. Я был замотивирован, потому что надо очень любить дело, которым ты занимаешься, чтобы так далеко ездить.
Теперь вы сами родители, у вас сын и дочь. Они взяли себе эти ваши черты - «подраться за место в электричке»?
Елена:
- Как оказалось, по историям сына, которые он нам рассказывает после того, как пройдет года два, взяли. Но узнаем мы об этом гораздо позже.
Антон:
- Да и слава Богу
Елена:
- Слава Богу. Спим спокойно.
Зная свою юность, свое детство, что мы делали, мы как бы перекладываем это на своих детей, пытаемся их как-то предостеречь. У вас какие методы воспитания детей?
Антон (улыбается):
- Кнут и пряник.
Елена (улыбается):
- «Детей надо баловать, и тогда из них вырастут настоящие разбойники».
Антон:
- Пряник – это я. Я добрый, потому что очень редко бываю дома. Как Сережа Бодров говорил, что всему есть своя цена. Вот так и у меня. Вот в этот месяц я 4 дня дома. У меня год расписан полностью. Вообще, это для меня очень больной вопрос, потому что, на самом деле, я – «так себе папа». Мне иногда кажется, что я и ругать не могу, потому что очень мало бываю дома. Всем занимается Лена, она меня прикрывает, за что я очень благодарен. Но дети по мне уже не скучают. Это тоже для меня такая… Ну и хорошо, что не скучают, потому что они сошли бы с ума, если меня нет дома.
Елена:
- Мне кажется, ты не прав. Они скучают, просто они сейчас подростки, у них все это происходит по-другому. Они пытаются отделиться от нас и как-то построить свою жизнь.
Антон:
- Я тебе доверяю. Хорошо бы так.
Актерская профессия требует, в том числе, и достаточно серьезных физических усилий, это и огромные психологические нагрузки. Антон, вы один из немногих артистов, которые честно говорят о том, что артистам нужен психолог, что нужно обращаться за психологической помощью для того, чтобы приводить себя в норму. Как вы к этому пришли?
Антон:
- Пришел, потому что оказался в очень тяжелом психологическом состоянии. Я вообще считаю, что при поступлении в театральное училище, должны брать чек-лист с артиста. Он должен обладать олимпийским здоровьем, чтобы выдержать графики. В прошлом году я примерно 120 раз ездил на поезде. Самолет я даже не считал, раз 30-40 точно. И каждый день нужно учить по 10-12 листов текста. Еще и театр. И надо стараться хорошо играть, чтобы получить следующую работу. И просто хорошо играть надо. Это наша профессия, это уважение к зрителям. Психика не выдерживает. Ничего не могло помочь. И пошел к психологу просто оттого, что уже было тяжеловато. Не срываться же дома на близких, они не должны страдать.
Психолог дает возможность выплеснуть эмоции, поделиться или все-таки дает какие-то практические советы?
Антон:
- У меня есть свои критические точки. Когда я устаю, у меня вылезают свои комплексы, их очень тяжело отследить. Поэтому она прекрасно знает, когда, что и где у меня болит.
Как найти своего психолога?
Антон:
- Был долгий поиск. Год я занимался с одним, потом год с другими. Все это не помогало. Пробовать и не стесняться этого, потому что психика должна быть в гигиене. А после 40 у всех мужиков почему-то едет крыша. Это какой-то кошмар. Так что это гигиена, как почистить зубы, только психологически.
Елена:
- Всем советуем. И мужчинам, и женщинам.
Статус женщины-актрисы в современном мире сильно отличается по сравнению, скажем, с советским временем. На вашем месте сидели известные, уважаемые актрисы и, действительно, подтверждали, что раньше для актрисы стать мамой практически означало отказ от профессии. Приходилось жертвовать, делать выбор. Мы знаем очень много трагических историй, как в одном случае выбора, так и в противоположном. Сейчас ситуация изменилась. Современные актрисы – и многодетные мамы, и успевают реализоваться. Для вас такой выбор стоял? Вообще, уходя в декрет, женщина любой профессии, назовем это так, обнуляется. И возвращаясь, даже пусть через короткий промежуток времени, снова приходится начинать с нуля. Вам тоже приходилось обнуляться?
Елена:
- Иногда, действительно, когда такое обнуление происходит, очень тяжело вернуться. И вот тут, возвращаясь к психологу, очень хорошо, чтобы рядом был человек, который объяснит, что не надо погружаться в это архаичное состояние хранительницы очага, потому что в него можно скатиться, тебя гормоны туда хорошо посадят. Конечно, есть женщины, которые более нацелены на карьеру. У меня так не произошло. Я как раз погрузилась в то состояние, и в какой-то момент карьеру упустила. Не могу сказать, что жалею. Это выбор, который я сделала. Меня часто спрашивают, можно ли быть и актрисой, и женой, и мамой? Если у тебя есть муж и дети, ты все равно эту семью должна поддерживать. И ресурсы у нас не безграничны.
Поэтому приходится расставлять приоритеты.
Елена:
- Да, приходится. В моем случае это было проще, потому что, как Антон сказал, у большого актера, должно быть олимпийское здоровье - раз, дипломатия - два. Талант где-то там далеко стоит.
И в моем случае я была не такая сильная физически, мне все вместе совмещать было тяжело, я подолгу сидела. Но всем молодым артисткам, которые сейчас ходят в декрет, я говорю: «Возвращайся сразу, потом уже сама решишь», и меня часто благодарят за этот совет.
Когда супруги представители одной профессии, особенно если речь идет об артистках, как правило, женщины не берут фамилию мужа для того, чтобы выступать под своей фамилией. А если уже известность пришла, то тем более. У вас такой выбор стоял?
Елена:
- Тут, опять-таки, мы к моему характеру возвращаемся. Для меня не проблема быть актрисой с фамилией мужа. Мне она всегда нравилась. Не стояло даже вопроса.
В каждой профессии есть какой-то максимум, дальний горизонт, к которому люди стремятся. У спортсменов Олимпиада, артисты хотят получить Оскар. Для вас, как для актеров, какая точка максимума, вершина, к которой вы идете? Я, прочитав много ваших интервью, точно понимаю, что это не деньги, потому что вы с легкостью отказываетесь от хорошо оплачиваемых работ, если они не соответствуют вашим представлениям. Тогда что это?
Антон:
- У меня было два раза в жизни, один раз секунд 15, полнейшее погружение в роль, когда я видел себя сверху, сбоку. Вот к этому я стремлюсь. Когда прихожу театр, говорю: «Боже мой, как здорово, что сегодня можно поработать!» Не все артисты это понимают, потому что для меня сегодняшнее кино проигрывает театру по всем фронтам. Просто в кино нет материала. В театре ты играешь Чехова, Бунина, Достоевского. Какие еще можно цели ставить? Сыграть бы то, что написано, хотя бы приблизиться немножко к автору, потому что там такая глубина. Как у Пастернака: «Во всем мне хочется дойти до самой сути». Вот это моя цель. А все остальное не так важно.
До Голливуда вы не доехали, доехали до Болливуда, в другую сторону. Расскажите об этом опыте.
Антон:
- Удивительный опыт, колоссальный, потому что я никогда там не снимался и, наверное, никогда больше и не буду, потому что это был культурный обмен, болливудские и российские артисты встретились. К нашему психологическому театру это не имеет никакого отношения. Я играл летчика, который подбирает маленького мальчика в океане. Он оказывается сыном раджи. Ему снятся сны, что он раджа. Он убегает в Индию, я бегу за ним. Погони, стрельба и общий танец в конце. Я вообще даже не знаю, как подходить к разбору этого материала, потому что это какая-то сказка.
Меня поразила колоссальная организация на площадке. Первое, что меня спросили: «Вы курите?» Я говорю: «Нет» - «Гример у вас будет некурящий». Ну хорошо. Мне чуть-чуть были велики штаны, в одну секунду, а съёмки были в лесу, откуда-то появилась ширма, меня прикрыли, в кустах была машинка, быстренько подшили и вернули мне. У них все на скотч. Если в кадре все выглядит хорошо, то на самом деле это не так. Не особо богатая индустрия. Если это дым, то просто уголь и совки. Но отношение к актеру - ни гримеры, ни костюмеры не отходили от меня, пока режиссер не говорил «мотор, камера, начали». Вся группа была за камерой, когда я играл. И когда получалось, все аплодировали. К артистам уникальное отношение. Говорят, когда Радж Капур идет по театру, слышен стук его каблуков. Люди замирают. Театр и кино, наверное, единственный глоток воздуха для них. И, конечно, когда ты видишь такое отношение, оно тебя мобилизует по-другому.
Константин Юрьевич Хабенский мне рассказывал о съемках с Брэдом Питтом в фильме «Война миров». После команды «мотор, камера, начали» вся группа отворачивается, чтобы не отвлекать актера. Потому что бывает, что кто-то сидит в телефоне, а актер все равно периферийным зрением видит, и это отвлекает, думаешь, ну это никому не интересно. Там же вся группа отворачивается сразу. Еще, например, только с утра снимаются крупные планы Брэда Питта, потому что только утром он хорошо выглядит. Потом колоссальное количество репетиций, выработки и так далее. Это другой подход к профессии. У нас такого нет. У нас принцип: успел - сыграл, не успел - до свидания. Продюсерское кино, арендованные помещения, дорогущие объекты, поэтому мы снимаем в Белоруссии или в Петербурге, потому что там проще перегородить улицу, чем в Москве. У нас все это «немножечко деньги». Как сказал один мой любимый артист: «Ребята, давайте быстрее снимать, мне еще на работу ехать».
Мы говорили о глубине кинематографа, но если говорить не о сути, то очень часто режет и слух, и глаз несоответствие времени одежды, музыки, предметов интерьера. Мы, конечно, не можем говорить о далеких периодах, мы тогда не жили, но 80-ые, 90-ые мы помним хорошо. Может быть и фильм неплохой, и сюжет интересный, и вдруг видишь «гостя из будущего». Опять-таки в бюджете дело?
Антон:
- Я думаю, что в бюджете, экономия. Но, умные артисты, например, я, прошу прощения за скромность, готовятся.
У меня был проект «Екатерина», я пошел в Государственный исторический музей, познакомился с Антоном и Ириной. Я с ними сидел 24 на 7 на телефоне. Ирина меня консультировала по костюмам, Антон - по манерам. Так вот, оказывается, во времена Екатерины выбритость должна быть невероятно гладкой, они мышьяком вытравливали. Это все влияет на кадр. Потом ботинки на размер меньше. Например, мой 45 – это плебейский размер. Были люди, которые вбивали в сапоги. Маленький размер, узкие плечи, поэтому костюмы были узкие и еще много-много деталей. И когда ты приносишь это в кино, то твой персонаж обладает такими гранями, и за этим интересно смотреть.
Это ответственность актера, получается.
Антон:
- Перед зрителем, в первую очередь. Надо уважать человека, который смотрит. И перед собой. Это камертон профессии. Для меня это Олег Иванович Борисов и Янковский. Збруев рассказывал: «Олег, пойдем купаться!» - «Нет-нет, я текст поучу». И он учит, пишет, переписывает. Я видел его работы у Прошкина в «Докторе Живаго». Это просто колоссально. Казалось бы, с его уровнем можно просто прийти, выучить текст. Нет, он работал. Это как история с Ильинским и молодым артистам за кулисами: «Что вы волнуетесь?» - «Ну я же Ильинский. А ты можешь не волноваться».
Сейчас трансформируется не только кино, но и театр. Появляется очень много новых возможностей, спецэффекты в спектаклях, микрофоны, против которых некоторые артисты, а кто-то «за». Театр становится более современным. Есть плюсы, есть минусы. Но безусловный плюс, что театр становится доступен для тех, для кого он раньше был только мечтой. Я говорю о людях с ограниченными возможностями здоровья. Елена, вы тоже вносите в это свой вклад. Тифлокомментатор - новая профессия в нашем обществе, в нашей стране. Расскажите, с чего это началось, какая сейчас ситуация?
Елена:
- Я объясню, что такое тифлокомментирование. Это лаконичное описание предмета, пространства и действия, которое непонятно слепым или слабовидящим без специального текста.
К сожалению, пока тифлокомментатора нет в реестре профессий. Ведется очень большая работа, потому что, естественно, от этого зависит, как будет оплачиваться труд всех тех, кто этим занимается. Это на самом деле очень тяжелая работа.
В нашем Московском губернском театре Сергеем Безруковым был поставлен первый в стране спектакль с тифлокомментарием, его писала Ирина Безрукова. Тогда меня еще не было в театре. Когда я пришла, Сергей Витальевич каждый раз на сборе труппы говорил о том, что есть такая интересная профессия. Я заинтересовалась и хотела просто посмотреть, как это все устроено. И вдруг через неделю мне звонит коллега и говорит, что записала меня на курс тифлокомментаторов. И вот так, с легкой руки, с моего интереса к этому, все началось. Я отучилась в 2017 году и теперь тифлокомментатор высшей категории. У нас очень много спектаклей, которые описаны для незрячих и слабовидящих. Как это происходит? Человек приходит в театр, ему выдают специальное устройство - аппарат с наушником. И мы в своей специальной рубке ведем трансляцию. Мы записываем то, что непонятно без звука - декорации, как они выглядят, что между диалогами происходит, куда передвигаются артисты и это же очень сложно. Нам нужно попасть в эту паузу между речью героев и успеть объяснить. Мы готовимся месяц, два. В фильмах проще. Мы это все делаем в программе, паузы фиксированные. В театре нужно попасть в паузу артистов. Так я увидела спектакль, артистов с другой стороны - ах, вы нехорошие люди, ну что же вы не по тексту, не так, как режиссер поставил? Ведь людям важно понять, что там происходит, иначе будет непонятно, что дальше.
То есть вы теперь точно знаете, что пошло не так.
Елена:
- Я говорю, что нас должны просто официально как второго режиссера признать, потому что я могу прямо по пунктам перечислить, кто что делает, а кто нет, кто разваливает спектакль.
Какие ещё возможности создаются в театре для людей с особенностями здоровья?
Елена:
- Инклюзивная среда сейчас очень хорошо развивается. У нас в театре есть и пандусы, и специальный лифт, в наш театр пускают с собаками-поводырями. Эта практика распространяется и на другие театры.
Есть такой фонд «Искусство, наука, спорт» Усманова, он очень активно работает, чтобы продвигалась инклюзия и за пределами Москвы.
Антон, я знаю, что и вы соприкасаетесь с этой темой. У вас есть приятель, который покорил Эльбрус. Давайте о нем расскажем.
Антон:
- Познакомились мы как раз через Лену, через фонд. И подружились. Я с человеком в первую очередь дружу, а когда узнал, что он, не видя ничего, у него пигментный ретинит, он в 23 года стал терять зрение, ослеп. Он не потерял веру в себя, и взобрался на Эльбрус. Это был колоссальный подвиг духа. Меня привлекает именно вот эта сила человека. Она, на самом деле, не во взлете, а в том, как человек встает после трудностей. Вот тогда характер виден. Меня все время ругают, когда я такое говорю, но я не очень люблю артистов, понимаете? Мне часто не о чем поговорить, часто немножко другие ценности у меня. Мне как-то с людьми попроще. Как Тарковский сказал Радзинскому: «Артисты такие люди» - говорит Радзинский. «А разве они люди?» - спросил Тарковский.
Вы даже как-то говорили, зачем у артистов брать интервью? Что они могут рассказать? Что нужно говорить о тех, кто людей спасает…
Антон:
- Абсолютная правда – врачи, художники, научные работники. Артисты – люди, которые умеют очень хорошо притворяться. Понимаете, нам за это деньги платят. Поэтому не артисты должны быть на обложках журналов, а другие люди.
Мы уже много лет, особенно в апреле, говорим о покорении космоса. Пытаемся найти иные миры, но по иронии судьбы здесь, на нашей планете, существуют другие параллельные миры. Я не про какие-то сверхъестественные силы, а возвращаюсь к миру людей, которые столкнулись с тяжелым заболеванием, с травмой. Эти люди очень часто предоставлены сами себе, и действительно, они живут в своем мире. Они ходят по тем же улицам, ходят с нами в одни магазины, но почему-то большинство их не замечает. Но есть те, кому этот мир не безразличен. Вы такие люди, наша команда из их числа. Я очень благодарна вам за то, что вы поддержали наш проект. Мы снимали документальный фильм «Особенное творчество» о творческой реализации детей, подростков и взрослых с инвалидностью. Очень мотивирует. Я очень рекомендую потратить час своей жизни и посмотреть, потому что вы поймете и увидите жизнь совсем в других красках.
Но есть такое мнение, что люди, у которых есть потребность помогать другим, якобы этим самым закрывают какую-то внутреннюю дыру в самих себе, которую невозможно закрыть профессией или семьей. Вы согласны с этим?
Елена:
- Я уверена, что да. Но что в этом плохого? Мы не какой-то идеальный клубок чувств или навыков, у нас у всех есть какие-то травмы, наоборот, гордости наши. Но если этим правильно пользоваться, то вот так можно помочь людям, которым требуется помощь. И что в этом плохого?
Антон:
- Я немного не понимаю людей, которые кричат о своей благотворительности.
Елена:
- Я вот тут не согласна. Потому что, все начинается со слова. Когда мы говорим об этом, это становится будничным, нормальным, а не чем-то невероятным. Если все так делают, то и я так должен делать. Я знаю, конечно, что пользуется, но это природа человека. Этим обязательно воспользуется тот, кто не имеет к этому отношения.
Есть разные мнения о том, что должно ли быть добро шепотом
Антон:
- Наверное, кому как сердце подсказывает.
Когда человек этим злоупотребляет и для него цель не помочь, а рассказать о том, что он помог, это одно. Когда это от души, то я соглашусь с Леной, стоит говорить о том, что мы делаем, чтобы обращать на это внимание. У нас же вообще в менталитете повторять за тем, у кого получилось, кто чего-то добился. Пусть повторяют добрые дела.
Елена:
- На самом деле, если кто-то делает это из корыстных целей, это его проблема. Если кому-то помогло то, что он делает, это хорошо. Меня не коробит, если кто-то из корыстных целей это делает. Когда-нибудь он, может быть, увидит это, поймет, будет с этим работать. Но это уже принесло пользу.
Антон:
- Люди не меняются, мне кажется.
Добро должно быть с кулаками?
Антон:
- Да. Добро побеждает зло при правильном финансировании (улыбается). Я считаю так.
Вам, кстати, не в детстве в Балашихе, там ответ известен, а во взрослом возрасте приходилось напрямую кулаками защищать?
Антон:
- Я, вообще, очень жесткий человек. Возможно, я произвожу из-за физиогномики моего лица впечатление очень доброго. Но вот буквально на днях пришлось уволить кого-то.
Жесткий, но справедливый?
Антон:
- Наверное. Не люблю халтуру, когда человек занимает чужое место, когда не работает, не люблю непрофессионалов. Просто ненавижу. Полумер в этом смысле нет. Я увольнял одного режиссера. Он мне кричал, что у него дети и жена, что я последний человек на земле. Но я даже не сочувствовал этому. То, что он делал у монитора, как он работал…
Может ему и не нужно в этой профессии быть…
Елена:
- Сейчас модно считать, что все, что происходит - это точка роста, если ты правильно к этому отнесешься.
Антон, вы же начинали учебу на режиссерском факультете. Если бы у вас была сейчас снимать фильм, то что бы это было?
Антон:
- Если есть деньги, я сниму Ремарка, о человеке расколотом временем, войной. Я дружил с Сережей Говорухиным, его фонд «Рокада» до сих пор помогает матерям Беслана, помогает ребятам, которые Чечню прошли. Когда встречаешь этих людей, они мои друзья, как-то по-другому жизнь чувствуешь.
У вас же даже есть награда, как военному корреспонденту.
Антон:
- Да. За освещение событий, за помощь.
Общаясь с этими людьми, которые принимали участие в боевых действиях, что вы для себя узнали о войне?
Антон:
- Как сказал мне мой друг Радик, война - это холод, страх и голод. Я ничего о ней не могу знать. Поэтому у меня нет ни одной военной картины. Я не соглашаюсь на них, потому что для того, чтобы сыграть такого человека, нужна, вообще, другая психика. Лучше не надо этого касаться. Не получится. Либо должна быть великая режиссура, как в «Служили два товарища».
Знаю, что в вашей семье любят шахматы. Если сравнить шахматную партию с вашей семейной жизнью, в конце должна быть ничья?
Антон:
- Там цейтнот точно. Жесткое противостояние. А в конце… Наверное, я уступлю в конце.
В шахматах всегда начинают белые. В ваших, скажем так, семейных конфликтах кто первым начинает?
Антон:
- Я, наверное.
Елена:
- А со стороны белых там всегда шах и мат (улыбается).
Когда мы приглашаем гостей, мы всегда интересуемся их любимой книгой. Бывают разные варианты, а у вас оказалась одна на двоих – Юрий Домбровский «Факультет ненужных вещей». Она рассказывает о периоде сталинских репрессий. Почему эта книга близка вам?
Елена:
- В любом случае каждый из нас в ней видит свое. Несмотря на то, что она о репрессиях, она и не об этом. Великий писатель тем и велик, что не пишет про какое-то конкретное время, он просто использует те обстоятельства, которые в данный момент близки. Конечно, сама атмосфера, то состояние, которое создает автор, когда ты попадаешь в облако произведения и оно тебя долго не отпускает.
Антон:
- Большая литература заставляет тебя работать вместе с ней. Начать читать очень непросто. Но награда за то, что ты преодолел это начало, просто колоссальная.
Елена:
- А у меня другое впечатление. Действительно, описательные моменты иногда очень тяжело читать, но в этом случае создается какая-то невероятная атмосфера. Но самое главное, что потом, когда уже действительно начинаются события, важно то, что человек остается человеком, что бы там ни происходило, у него нет зла на этот мир, зла, на систему. Самое главное - остаться человеком. Наверное, это самое важное, что в этой книге есть, как это происходит, как он не ломается.
Антон:
- Меня поразило, как он принимает эти колоссальные трудности и понимает людей, которые его давят. Это такое всепрощение! Я, например, не могу его понять. И, наверное, это единственная книга, где я испытал катарсис. И личность писателя. Домбровский - уникальный человек, сам много что пережил. И его трагическая смерть после публикации этой книги во Франции. Его в доме литераторов до смерти избили. Он похоронен на Кузьминском кладбище. Это уникальный писатель. У него еще одна книга «Обезьяна приходит за своим черепом» - от одного названия я просто умираю от удовольствия.
Елена:
- Действительно, испытываешь бурю эмоций. И приятное состояние. Прекрасные женщины, он описывает невероятно.
Антон:
- Это не мрачная книга.
Елена:
- Как у Достоевского в конце ты испытываешь, действительно, катарсис. Вот он к нему тоже приводит. Но при этом очень близким языком.
Сейчас очень сложное время, экономические санкции, природные катаклизмы, политические события. Мы переживали многое в своей жизни, но когда смотришь вперед, за будущее детей не страшно?
Елена:
- Мне, как матери, всегда страшно. Ну, это материнское.
Антон:
- Я считаю, что страх - деструктивное чувство. Я, как папа, как шахматист, стараюсь думать на десять шагов вперед и за свои фигуры, и за фигуры чужие.
Елена:
- Ну а я, как человек, который в шторм говорит, куда плыть, тоже стараюсь. Побоялась-побоялась, и надо что-то дальше делать. И потом ты же не проживешь за другого его жизнь. Можно сколько угодно пытаться что-то сделать, нафантазировать себе или предложить пути, как можно эту жизнь прожить, но человек сделает свой выбор. Дети - они абсолютно не наши. Это не что-то, чем мы можем управлять. Они будут жить свою жизнь в тех обстоятельствах, которые будут в их жизни. У меня был момент, когда я только родила Алину, сижу, кормлю, включаю Би-Би-Си, а там рассказывают, что в 2054 году уже произойдет все самое страшное, атомное, и какой-то робот из окопа что-то показывает. А я в тот момент была очень впечатлительной. Сижу, плачу и думаю: «Господи, зачем я их родила?» Это был единственный раз, когда я так сильно испугалась.
Антон:
- Это у Чехова. Вершинин на пожаре схватил детей, бежал и думал об одном, как много им придется пережить на этом свете.
Елена:
- Мы как-то на 9 мая в Балашихе с сыном поехали на площадь и просто дарили цветы всем ветеранам. И выходит дедушка из машины, и сын засомневался, что он ветеран, не было видно орденов, а когда подошёл и подарил цветы, дедушка поблагодарил, и оказалось, что он столько войн прошел, испытал все, что только можно. И улыбается, радуется жизни. То есть не избежишь, проживешь то, что тебе положено. А мы можем только любить и поддерживать.
Мы говорили о том, что своим детям надо помогать на первых этапах, даже если нужно куда-то позвонить, если нужно пойти и поругаться. Чего никогда, на ваш взгляд, нельзя делать для детей?
Елена:
- Есть вещи, которые недопустимы и стопроцентно разрушают жизнь, поступки определенные. И если вдруг ребенок начинает их совершать, то тут надо занимать жесткую позицию. Помочь, но это должно быть категорично. В какой-то момент, может быть, действительно надо оставить, чтобы человек проживал свою жизнь.
Предлагаю завершить на позитивной ноте. Очень часто бывает так, что мы что-то знаем, но близкий наш человек не знает, что мы это знаем. Есть что-то такое у вас?
Антон:
- Сложный вопрос. Когда 23 года вместе, знаешь друг о друге все. Мне иногда кажется, что мы с Леной один человек. Потому что мы думаем одно и то же, хотим одно и то же. Наверное, это у многих, кто долго вместе.
Елена:
- Точно есть что-то, чего не знаешь. Но это какие-то бытовые мелочи.
Тогда предлагаю в следующий раз с этого вопроса начать.
Сегодня я вам желаю, чтобы так было всегда, чтобы у нас у всех было приятное и светлое будущее. А что вы нам пожелаете, мы узнаем по вашим автографам в вашей любимой книге.
Полную версию интервью смотрите на канале «Persona grata» в группе Нестеренко центра в социальной сети «Одноклассники».