Пианист-виртуоз, композитор, народный артист России Левон Оганезов о работе и дружбе с легендарными артистами, о секрете семейного счастья и творческого долголетия, о современной молодежи и вечной классике – в проекте Persona Grata
Сейчас очень часто говорят о том, что нужно помнить, кто наши предки. Насколько глубоко и далеко вы знаете свои корни, свою семью?
- До второго поколения. Дело в том, что я самый младший в семье. В 40-ом году я родился. Папе было 45, мама была на 7 лет младше. А папин папа тоже был не самый старший. И поэтому получается, что я перескочил через два поколения. У меня родители были как бабушка и дедушка.
По папиной линии все были сапожники. Они были ванские армяне, бежали от турецкого ига в Грузию. И мама жила там, ее папа был купец, торговал тканями, был убит дашнаками (политическая военизированная организация - ред).
Если поехать в Телави, то там есть целая улица моих однофамильцев, поэтому у нас в доме больше говорили по-грузински, чем по-армянски. Я грузинский знаю хорошо, армянский понимаю, но говорю плохо. Все мои сестры, братья, родители похоронены на Армянском кладбище. Я самый младший, последний остался.
В семье ваше решение уйти в творческую профессию не осуждали?
- Наоборот. Папа не учился в гимназии, но хорошо считал, как и полагается торговому человеку. А мама закончил гимназию, чуть ли не по-французски говорила, играла на мандолине. У нас в семье все были образованы. Моя старшая сестра была переводчиком, знала немецкий, английский. Она 22 года рождения, поэтому была мне как мама, а мама была как бабушка. У всех был прекрасный слух. У меня была еще одна сестра, Жанна, ей было 6, мне 4, и с ней занималась мамина подруга, а я, видимо, проявил интерес, и она сказала: «Вот с кем нужно заниматься музыкой». И в четыре с половиной года меня отдали учительнице, потом в пять лет в младший приготовительный класс при консерватории, затем в старший и так далее. Так что с 1945 года я занимался с одним и тем же замечательным педагогом, одним из корифеев ЦМШ – Татьяной Евгеньевной Кестнер. Когда я поступил в первый класс, заканчивали школу Пахмутова, Светланов и Рождественский. Это был один выпуск. Со мной в одном классе учился сын Хачатуряна, виолончелистка Наташа Гутман. А годом позже у нее учился Коля Петров. Вот такая была там публика.
Вы родились за полгода до войны. В победном 45-ом вы уже в музыкальной школе. Какой вам запомнилась Москва того времени?
- Родители жили на Новослободской, на месте, где стоял их дом начали строить метро. Папе дали участок в Перово и подъемные деньги. Он откуда-то из Рязани привез готовый сруб, из этих бревен построили большой дом, пристроили второй этаж, там тоже жили люди, а по соседству с нашей квартирой жил Герой Советского Союза Стратиевский.
Когда мне было 5-6 лет, то до школы меня провожала мама, а вот уже с 7 она подводила меня к трамваю и просила проследить за мной. Он шел до станции «Сталинская», сейчас это «Семеновская». У меня за плечами ранец, в руках папка с нотами. В трамвае, кто в это время едет, меня уже знали. 4 человека держали за руки, чтобы в метро проводить. В метро я засыпал и на Арбате меня будили, что пора выходить.
Я хорошо помню Арбат, театр Маяковского, мы там гуляли. Раньше это был Собиновский переулок, сзади дома, где ГИТИС был проход, лестница и в глубине наша школа.
Еще запомнилось, что мама покупала в гастрономе французскую булку и любительскую колбасу, делила на две части. Мне и моему товарищу, он, видимо, не очень был обеспечен, и мы на большой перемене все это съедали.
А вы помните свои чувства, когда побывали на родине своих предков?
- Папины и мамины сестры жили в Тбилиси, все с армянскими фамилиями, но говорили по-грузински. Мои тети жили в закрытом дворике напротив серных бань. Мне было лет 6-7 и меня повели в баню, и меня удивило, что после бани волосы невозможно расчесать, они становятся в два раз толще.
Помню, как все бабушки, которые во дворе жили, стирали шерсть из матрасов, подушек, сушили ее на солнце, а потом садились на скамейки, тихонечко разговаривали, и кизиловыми палками взбивали ее. Шерсть становилось целой горой.
А потом на столике для пинг-пинга обратно сшивали эти матрасы, одеяла, подушки.
Еще я помню, как все чистили зеленые орехи для варенья, бросали их в огромный чан с известью. Там они лежали 3-4 дня, чернели, раствор сливали, наливали новую воду, кипятили на костре прямо во дворе, сливали, и уже на третий раз варили ореховое варенье на весь двор.
До сих идет спор, что в советское время было лучше или, напротив, все было не так уж хорошо. Если бы у вас была возможность перевести стрелки истории, вы бы остались в Советском Союзе?
- Как сказал один поэт «времена не выбирают, в них живут и умирают». Мне то время очень нравилось. Хотя мой брат был «врагом народа», он был морским десантником, и кто-то написал донос на него. Он сидел в лагере по 58 статье, в 1956 году их всех реабилитировали. А папу еще в 1936 обвиняли в убийстве Кирова, он тоже был «враг народа», хотя даже не знал, кто такой Киров.
И все равно мы жили очень хорошо, все работали. К нам в гости ездили папины друзья, играли в нарды, жарили шашлыки в нашем дворе. Я с 12 лет все это делал. То, что я умею сейчас готовить, спасибо моему перовскому дому.
Самое интересное, что моя жена не армянка, не грузинка, она еврейка, а ее родители родом с Украины. И моя теща готовила так, как в Киеве. Поэтому моя жена умеет готовить, как ее мама, и научилась готовить, как моя мама. Поэтому и наши две дочери любят и умеют готовить и то, и другое.
Вы папа двух дочерей. Какой вы отец? Большую роль папа играет в жизни дочерей, на ваш взгляд?
- Скажу, чтобы все папы услышали. Самый хороший папа тот, который не вмешивается. Хочешь помочь – помоги, но не вмешивайся, не давай советов. Любой твой совет будет глупостью, не вмешивайся в их дела.
Музыкой занимались и со старшей, и с младшей. У них разница 10 лет. Обе очень способные, с хорошим слухом. Пианистками не стали, занимаются совсем другим, но, когда нужно, подходят к роялю, играют по слуху, что считается хорошим тоном.
В семье, где два таких сильных характера, кто у вас главный?
- У нас 6 июня будет 54 года, как мы живем вместе. Нас спрашивают, как вы так прожили? Во-первых, я все время ездил на гастроли. Каждый раз приезжаешь, как новенький. А во-вторых, я не вмешивался. Деньги давал, а вот куда они их тратили, меня совершенно не интересовало.
Вы знаменитый артист, вашими партнерами были настоящие легенды. А просто как человек вы можете назвать себя счастливым?
- Счастье - мимолетное понятие. Что-то произошло - да, я счастлив. Все время быть счастливым невозможно. Ощущение счастья, как вспышка.
Мы с вами говорили, что сейчас, когда речь заходит о выступлениях, деньги - не главное. Оглядываясь на такую насыщенную событиями жизнь, что главное тогда?
- Для меня сейчас главное, чтобы я мог раскрыть ноты и сыграть то, что там написано без всяких ошибок. Для меня главное - остаться самим собой. Я каждый день стараюсь заниматься, чувствовать себя в форме в смысле профессии, вот это для меня самое главное. У меня много вокалистов, которым нужно аккомпанировать. Одна из моих певиц, она руководит вокальным центром Валентины Левко, пригласила на концерт. Мы порепетировали, я вышел и сыграл. Никто не спрашивал, сколько мне лет, никого это не интересовало. Мне это доставило удовольствие. Вот если я могу делать то, что делал всю жизнь, значит, возраст тут не причем.
Вы уже говорили о том, что многие из коллег-артистов, близких вам людей, уже ушли. Для нас, для обычных зрителей, это расставание с нашим детством, юностью, для нас заканчивается эпоха. Как вы для себя это воспринимаете? Что вы себе говорите, чтобы пережить уход друзей?
- По молодости помню, когда в неполные 47 лет ушел Андрюша Миронов, а мы с ним одногодки, я очень тяжело переживал. Остался без товарища, без друга, без общения. Мы работали вместе последние 5 лет его жизни, ездили на гастроли. Потом я понял, что вечно никто не живет, стал относиться к этому философски. Аркаши Арканова не стало в 82 года. Раньше это считался возраст долгожителя. Мог прожить и подольше, но беспрерывно курил. 82 - нормальный возраст. Он очень много сделал. Как у Высоцкого: «При цифре 37 меня бросает в дрожь». Моцарт, Пушкин… Шиллер, вообще, в 26 лет. А сколько люди успели сделать.
Почти 200 лет назад, в 1837 году, Михаил Юрьевич Лермонтов в своей балладе «Бородино» писал: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя». Спустя 200 лет вы согласитесь с поэтом?
- Нет-нет, никогда нельзя жить прошлым. Во-первых, пусть все знают, что молодежь всегда права. Я убедился в этом на своих внуках. Они разного возраста. Старшей внучке 27 лет, средней исполнилось 23, младшей 12. И у них даже между собой есть то, чего не знают старшие, но знает младшая. И тем более не знаем мы. И правы будут они, а не мы. Наши вкусы, наши воззрения умирают вместе с нами. Но останется костяк из всего положительного, чему мы их научили.
Вы сказали, что молодежь права и, действительно, есть очень много прогрессивного. А если говорить о сцене, вы следите за современными исполнителями, музыкантами? Кто вам симпатичен?
- Например, я был недавно на премьере в Театре Сатиры - «Невольница» по пьесе Островского. Очень традиционно сделан, очень хорошо играют, замечательные артисты. Был на мюзикле «Князь серебряный» в театре оперетты. Его написал мой племянник, поэт, драматург, Карен Кавалерян вместе с Аркадием Укупником. Хорошо поставлен, не пожалели денег на декорации, на освещение.
И пошли мы с женой посмотреть оперу «Сила судьбы» в Венской опере. Я прекрасно знаю содержание пьесы, все арии. Знаю, что Леонора - невинное создание. Выходит Леонора в кожаных штанах, в кожаной тужурке с хлыстом в руках. Дань чему отдает режиссер??? Или когда в классическом спектакле на сцене полуголые люди ругаются матом. Это для кого? Это видение режиссера?
А я еще застал Яншина, Грибова, Кторова… Да если бы им рассказали, что на сцене можно ругаться матом, они бы сказали: «Не может быть!» В капустнике – и то не ругаться, а лишь намекнуть. Значит, не в ту сторону шагаем. Гете сказал: «Единственное божество, которому следует поклоняться, - это здравый смысл». Хотя он был глубоко верующим человеком. Это все наносное пройдет, останется главное.
Я как музыкант скажу одну вещь. Берем одну и ту же сонату Бетховена. Послушайте, как играл ее в 30-ом году кто-то великий, в 50-ом году кто-то великий, в 70-ом и сейчас. Это будут разные произведения, хотя ноты одни и те же, никто их не менял. Алгоритм восприятия меняется.
Пожалуйста, слушаете и смотрите классику. Без классики нельзя жить. Это то, на чем строится язык, культура. Особенно, язык.
Я, чем старше становлюсь, тем больше перечитываю классику. Я внучкам своим всегда советовал читать басни Крылова, потому что лучше, чище русского языка в стихах вы не найдете.
Конечно, читайте Дитмара Розенталя, основателя твердого, правильного русского языка. Все с ним советовались. Справочник для дикторов тоже написал Дитмар Розенталь. Между прочим, словарь живого великорусского языка составил Даль, совсем не русский человек. Главным редактором издательства «Академия» был человек по фамилии Гаспарян. Улицу Горького построил архитектор Алабян, архитектор Посохин. У нас в стране 160 национальностей. Не имеет значения национальность человека. Имеет значение, что он делает.
Если вернуться к басням Крылова, если бы вы вдруг стали героем какой-нибудь истории, с кем бы вы себя ассоциировали?
- С козленком (смеется). Потому что я совершенно беззащитен перед хамством. Не могу ответить хамством на хамство.
Это, кстати, беда нашего времени. Когда ты стал жертвой такой агрессии, особенно со стороны чужих людей, стоит ли лезть в драку, уподобляться им или нужно промолчать?
- Если нужно защитить кого-то, то я сразу забываю, что я музыкант и вспоминаю, что я родом из Перово (улыбается). Кого-то защитить я могу, но себя…. Я лучше уйду.
Пускали в ход кулаки когда-нибудь?
- Ну, не знаю. Умею, конечно. На всякий случай.
Вы работали с разными известными артистами, настоящими легендами. Кто из них был самым легким партнером?
- Самым легким и самым удобным был Аркадий Арканов. Мы с ним очень много чего придумали. Он был потрясающе музыкальный человек. Он, кстати говоря, придумал писать «рыбу», размер стиха для мелодии, в цифрах - 15, 39, 90, 60. Потому что, когда написано словами, то это отвлекает. Мы с ним написали кучу песен, он их сам исполнял. Мысль была такая – молодежь не читает классику, и мы по-новому, в попсовом стиле, объясняли содержание литературных произведений – «Идиот», «Евгений Онегин», «Анна Каренина». В общем, мы с ним очень много дурачились, а называлось это работой.
Замечательным партнером был, конечно, Кобзон. Особенно, когда он распустил свой оркестр, и я ему один аккомпанировал. Иосиф Давыдович тогда раскрылся. Он не пел до этого романсов, а мы с ним сделали кучу романсов. Выяснилось, что он их поет замечательно.
Был такой случай, примерно в 80-ом году, мы слушаем романс, который пела Изабелла Юрьева, он говорит: «Что-то я слова не пойму». Я говорю: «Позвони ей». Она жила в Трехпрудном переулке много лет, а у моего папы была там мастерская, и Изабелла Даниловна приходила к моему папе, он ей лично шил тапочки с опушкой, гениально это делал. Так что они дружили, и он меня с ней познакомил, когда мне было лет 15-16.
Мы приехали к Изабелле Даниловне. Кобзон говорит: «Я не пойму слова вот в этом романсе, у вас есть магнитофон?» А у нее патефон с большим с раструбом. Кобзон позвонил шоферу, дал задние, тот поехал и купил двухкассетный японский магнитофон. Ставим кассету. Она говорит: «Господи, я никогда так ужасно не пела!» А она почти никогда не записывалась, почти все существующие записи с ее выступлений. Я ей, кстати, аккомпанировал на ее концертах в ЦДРИ и на 70-летие, и на 80-летие, и на 90-летие.
С Винокуром же была не работа, а 4 года развлечений. У нас было три программы разные, он дурачился, я дурачился. Это работой не назовешь.
А с Кобзоном не подурачишься. Он как спел в первый раз, так споет и в тысячный. Был такой случай. Приехали в Днепропетровск, а это его вторая родина, он там учился. Подходит парень, приносит песню про Днепропетровск. Он послушал, ну вроде песня, как песня, и говорит: «Давай мы ее сегодня вечером споем». Я сажусь и делаю аранжировку. Потом иду и репетирую с оркестром. Сделали все, Иосиф вечером эту песню спел. В следующий раз мы в Днепропетровск попали через 7 лет. И вдруг Кобзон говорит: «А у нас же была песня про Днепропетровск». У нас был ящик с нотами, все нашли. Только тромбонист не нашел, сказал, что и так сыграет.
И вот на концерте Иосиф Давыдович после исполнения песни оборачивается и говорит: «Ну что?! Схалтурили?! Там после второго куплета была партия тромбона!» И напевает эту партию! И это через 7 лет после исполнения! Вот такой был профессионал.
Вокалисты люди разные, часто у них и характер сложный, и волнуются они, что, безусловно, отражается на выступлении. Был кто-то, с кем работать тяжело?
- Иосиф Давыдович мог и накричать. Он, кстати, был единственным, кому я позволял на себя кричать, потому что он всегда был справедлив. Со своей точки зрения. А он всегда был прав, потому что работал и думал на пользу дела.
К нему всегда обращались, стояла очередь из людей за кулисами. Какой-то женщине буквально за три дня пребывания в Омске он поставил телефон. Кого-то из тюрьмы выручал, кому-то помогал деньгами. Он был как мать Тереза. Только мать Тереза больше себе пользы принесла. А Иосиф был таким по-настоящему.
У вас были и очень заметные телевизионные проекты…
- Была программа «Белый попугай», делали с Игорем Угольниковым «Добрый вечер»…
С «Белым попугаем» интересная вещь. Два человека решили издать двухтомник анекдотов. К выходу первого тома попросили Гришу Горина сделать передачу по анекдотам. Он принес из дома своего белого попугая Аркашу. И назвал так программу. Меня он пригласил, потому что я был большой мастер по рассказыванию анекдотов. Мы сняли передачу. Ирена Лесневская (основательница телекомпании REN-TV – прим. ред.) говорит: «Ребята, вам придется еще снимать. Столько писем пришло, что не помещаются в комнате». Мы еще одну передачу, потом еще… Потом каждую неделю… 10 лет каждую неделю выходил «Белый попугай». Конечно, я со своей точки зрения могу сказать, что анекдот вещь интимная, кулуарная. Я тебе рассказал, ты еще кому-то… Когда это становится достоянием общественности, это уже как-то нарушает это. Но все равно получилось хорошо.
И вместе с вами Юрий Никулин…
- О, Юрий Владимирович - изумительный, совершенно разносторонний человек. Он был великолепным потрясающим артистом. Я не знаю, с кем его можно сравнить, такого не было никогда. А еще он всю жизнь собирал анекдоты и рассказывал их. У него был хороший слух, он очень хорошо пел, знал много наизусть.
Был такой случай. Концерт в Колонном зал. Мы с Кобзоном встречаем за кулисами Юрия Владимировича. Спрашивает, куда мы после выступления. Говорим, что в Театр эстрады. Никулин: «И я там буду». Иосиф отпел, следом за нами выступает Никулин. Мы стоим слушаем. Он рассказывает два анекдота. Очень смешных. Публика смеется. Иосиф анекдоты запомнил. Уехали мы в Театр эстрады. Отпели. Иосиф говорит зрителям: «Хочу с вами сыграть в одну игру. Через несколько номеров здесь будет Юрий Владимирович Никулин. Давайте его разыграем. Он вам расскажет вот такие анекдоты». Публика ржет. Говорит: «А вы не смейтесь». Мы спрятались в кулисы, выходит Юрий Владимирович рассказывает первый анекдот. Молчок. Рассказывает второй. Опять молчок. Он спрашивает: «А Кобзон здесь был?»
Вы работали с Игорем Угольниковым. Сейчас он больше выступает как режиссер. Смотрели его фильмы? Как можете оценить?
- Игорь очень хороший артист. Разноплановый. Он может петь, острить, шутить, умеет делать пародии. Когда мы работали вместе, у меня была жуткая занятость, оркестр - 7 человек. Снимали 5 дней в неделю. Программу на завтра мне давали только после съемки, это где-то часов 5-6 вечера. Я писал все аранжировки - вступление, аккомпанемент кому-то. На следующий день за два часа до съемки собирался оркестр, мы все репетировали. И так каждый день. К такому темпу я привык. Когда этого не стало, мне как будто чего-то не хватало. Только с виду кажется, что это нагрузка. Наоборот, нагрузка организует человека в любом возрасте. Ты занят и время проходит не зря, и все легко, и чувствуешь себя лучше. Но как сказал Экклезиаст: «Все проходит». Сейчас эта наша передача была бы очень архаичной. Все стареет, так же как мода. И мы должны быть готовы к новой моде и воспринимать ее как должное, потому что у нас достаточно вкуса, чтобы отличить настоящее от поддельного, снять все шелуху и почувствовать, как на наших глазах развивается прогресс.
И на сцене, и в жизни от вас всегда исходит позитив. И кажется, что всегда было так беззаботно. Но на самом деле жизнь состоит из разных моментов. Есть какой-то случай в жизни, за который вам стыдно?
- Моя дочка младшая, она 70-ого года рождения, мне сказала как-то: «Помнишь, как ты не пустил меня гулять, мне было 5 лет. Я так сильно плакала». Мне было так странно, что она столько лет помнит это. Для нее это была сильная обида.
Стыдно всегда, когда ты поступаешь по своему желанию, а не по логике. Стыдно не проявить внимание к человеку, которому оно требуется. У меня было несколько таких моментов. И мне стыдно. К сожалению.
На ваш взгляд, жизнь это просто процесс или есть все-таки какой-то смысл?
- Лучше Дербенева никто не написал: «Жизнь - это миг между прошлым и будущим». Мое мнение, никому его не навязываю, надо всегда начинать с чистого листа. Все прошлые заслуги никого не интересуют. Что ты умеешь делать сегодня - это твоя заслуга. Завтра - это уже не заслуга. Каждый день расти, постигай себя и старайся быть лучше. Вот и все. Вот смысл жизни. Видеверсию интервью смотрите на канале проекта в социальной сети "Одноклассники" Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив
Comments