Ровно 20 лет назад 26 октября 2002 года весь мир следил за освобождением заложников мюзикла «Норд-Ост» в московском Театральном центре на Дубровке. Этот день разделил жизнь артистов и зрителей на «до» и «после». Одним из тех, кто был в этот день на сцене, оказался актер, режиссер и продюсер Олег Голуб. Своими воспоминаниями об этом дне он поделился в эфире организованного Нестеренко центром марафона интервью.
Если бы можно было определить этот день одной эмоцией, какой бы она была?
- Одной не получится. То, что нам приходит в жизни, это не за что-то, а для чего-то. Банальная фраза, но в то время она для меня была очень актуальна. Я тогда жил в районе Марьино, там широкая улица Братиславская, по ней ветер, пронизывающий холод и я все время замерзал на этой улице пока до метро доходил. А после трех дней в зале в духоте, среди этих запахов, в какой-то момент я захотел замерзнуть, понимаете? Казалось бы, такая ерунда, а она мне открыла понимание для чего мы здесь. То, что мне раньше не нравилось, для меня стало знаком жизни. Поэтому после этих событий я, наоборот, стал психологически устойчивее.
Что вы за эти дни, проведенные в заложниках, узнали нового про людей?
- Люди есть люди… Кто-то поддерживает, кто-то паникует… Наша детская группа была на балконе. У них закончились эпизоды в спектакле, и они сидели на балконе, ждали окончания, чтобы идти на поклон. Так вот они нам сверху бросали конфетки. Я был у них педагогом по актерскому мастерству, говорю: «Прекратите бросать, вас заметят, не обращайте на себя внимание!»
Периодически, конечно, накатывала паника. Люди творческие, психически неустойчивые, сами себя же еще и накрутили. И ко мне подсела женщина, и спокойно говорит: «Не переживайте. Там специально бегают, чтобы мы тут волновались. А вы не волнуйтесь». Я сижу и каждое слово ее хватаю. Она сказала важные нам вещи.
Рядом со мной сидела пара зрителей, молодые мужчина и женщина. Она заснула, положила ему голову на колени. Он гладит ее по голове, поворачивается ко мне и говорит: «Как же я ее люблю!»
А про себя вы что-то новое узнали в эти дни?
- Что я могу собраться. Спокойно. Без паники. Четко. Я в какой-то момент даже загордился собой.
Вы предполагали, сидя там, что это может быть последний день в вашей жизни?
- Конечно, конечно. Нас просто обещали выводить, расстреливать по 50 человек каждые полчаса. И я думал, попаду в эту или во вторую группу.
А мы же еще в военной форме сидели. Там у нас двоих ребят, вообще, чуть не положили, потому что они были в военной форме. А люди кричали из зала: «Это актеры, это актеры».
И я думал, что не буду смотреть, когда будут расстреливать, что я закрою глаза. Вот такие мысли были.
О чем человек жалеет, когда кажется, что одной ногой уже не на этом свете?
- Ни о чем я не жалел. Может быть, еще не совсем на краю в тот момент стоял. Да, периодически мы падали на пол, были учебные тревоги, всех сдвигали ближе к бомбе авиационной, которая в центре зала стояла, чтобы если рванет, то нас сразу всех. Единственное, хотел замерзнуть, чтобы кожа это ощутила, чтобы глоток свежего воздуха.
Первое что вы сделали, когда вышли?
- Меня прорвало. Я держался в зале, а пришел домой, и на меня накатило. Я просто рыдал у себя дома и так было несколько вечеров. А потом уже из госпиталя в госпиталь, потом я еще раз загремел в больницу, еще полмесяца там пролежал.
Когда сидел в зале, думал: «Ну, страшнее в жизни уже никогда ничего быть не может. Какие там кастинги?» Но точно так же приходили на них, тряслись с нашими ребятами, переживали, нервничали. Так что, знаете, последний страх - он страшнее.
Comments