О секрете женственности, волшебной связи актера и зрителя, силе любви и магии профессии - народная артистка РСФСР, ведущая актриса театра им. Маяковского, лауреат национальной театральной премии «Золотая маска» Светлана Немоляева.
Ваша удивительная женственность, отношение к жизни, к себе самой, к своему достоинству - приобретенное качество или врожденное?
- Сложно ответить, нужно смотреть со стороны. В принципе, у меня две жизни. Там, где меня видят, я не могу себе позволить быть какой-то небрежной и вызывать раздражение своим видом. Другое дело моя жизнь, когда мне все равно, как я выгляжу. Это объяснимо, потому что актер должен держать себя в форме, когда он на людях, когда о тебе могут и судить, и говорить, и вообще как-то воспринимать. А когда тебя никто не видит и никому ты, в общем-то, не нужен, это очень хорошо, и ты можешь заниматься собой так, как тебе хочется, быть в каком угодно виде. Поэтому у меня две ипостаси.
Но, может быть, просто у меня в роду по материнской линии были все дворяне и как-то оттуда что-то перешло. Может быть, из-за того, что я с детства вращалась в мире «Мосфильма», актеров, режиссеров, и этот мир несколько другой, не бытовой. Может быть поэтому.
Мама давала вам какие-то наставления, что главное для девочки, женщины?
- Никогда. У меня мама была своеобразным человеком, у нее были совершенно другие идеи в голове. Они с папой были безумно преданы «Мосфильму», они его обожали, для них это была альма-матер. И меня мама таскала всюду за собой, и это, наверное, были уроки жизни, уроки школы маминой. Я видела всех там - Орлову Любовь Петровну, Жарова, Александрова, Крючкова – всех этих кумиров. Тем более мой папа был одним из первых выпускников режиссерского факультета ВГИКа, преподавал у него Пудовкин Всеволод Илларионович, и он бывал у нас дома. Я его помню не как великого режиссера, а как он приходил к нам на Плющиху, они недалеко жили, у них была отдельная квартира с его женой Анной Николаевной, а у нас была коммуналка. Он очень любил мою маму, дружил с ней, и всегда говорил: «Валя, пожалуйста, дай мне борщ или суп, какой у тебя есть». Потому что Анна Николаевна была дама высшего света, у нее были орехи, фрукты, семечки, особая диета, и поэтому Всеволод Илларионович не мог съесть борща или котлету. Конечно, наверное, все было по-другому, но я помню, что он всегда просил у мамы борща.
С течением времени отношение к разным профессиям меняется. Но профессия актера, несмотря на все сложности и перипетии, всегда вызывает интерес. Очереди в театральные институты выстраиваются каждый год. Как вы считаете, кому стоит идти в артисты? В артистки? А кому не нужно?
- Во-первых, от моего мнения ничего не зависит. Даже если я скажу, никто меня не послушает. Они все равно пойдут, потому что это такое непреодолимое желание, оно должно выйти наружу. Это в тебе сидит. У всех разные мотивы, но сказать, у кого это истинное призвание, у кого нет - ужасно сложно. Часто и в приемной комиссии ошибаются. Становится действительно талантливый человек известным на всю страну артистом, а его не взяли с первого-второго-третьего раза. И наоборот, взяли девчонку, а она оказалась пустышкой. Это непредсказуемая вещь, такая же волшебная, как актерские и зрительские отношения. Это те нити, которые тянутся между нами, которые ты не можешь объяснить, не можешь расшифровать, но ты знаешь, что они есть. И если это какой-то великий режиссер и такой спектакль, шедевры, какие были у Гончарова, тогда между зрителями и тобой устанавливается такая связь, которая не то, что тебе становится бесконечно дорога, а просто без которой ты жить не можешь.
Вы видели Москву разной. Ваша личная Москва – она какая?
- Я родилась на Плющихе, училась в Малом театре, это Театральная площадь, работала всю свою жизнь на Никитской, в театре Маяковского. Я очень любила ходить пешком. Саша, мой муж Саша Лазарев, тоже любил ходить. Его приучил папа, он же из Петербурга. Папа - замечательный художник, и очень много ходил, приучил Сашу и поэтому для него тоже проблемы не было никакой. Мы иногда ходили с ним даже в плохую погоду, когда шел какой-то колючий снег или дождик. Поэтому для меня Москва, скорее, прогулочная и очень-очень любимая. Когда мы надолго уезжали на гастроли, причем на два самых лучших в нашем климате месяца года – июнь-июль – я дико скучала по Москве. Поэтому я Москву очень люблю. И сейчас для меня она становится все краше и краше. Мне очень нравится, что она такая красивая, чистая, ухоженная и так много огней. Климат у нас сами знаете какой, очень долго пасмурно, и когда фонарики горят, то это очень радует.
Во всех ваших воспоминаниях звучит имя вашего супруга. Это очевидно, что он продолжает оставаться с вами. Не каждой женщине в жизни везет встретить любовь, многие об этом мечтают. Когда смотришь на влюбленных людей со стороны, все кажется очень безоблачным, радостным, а в жизни бывает по-всякому. У вас был какой-то самый сложный день?
- Я не могу так сразу вспомнить, мы прожили большую жизнь, 50 лет. Я могу сказать только одно: естественно, мы очень разные и по темпераменту, и по многим вещам. И, конечно, мы очень часто ссорились, что-то меня возмущало, что-то его совершенно не устраивало во мне. Особенно мы ссорились по каким-то принципиальным вещам, потому что я очень дипломатична, а он совершенно прямой, как топор. И очень часто в театре, когда я понимала, что нужно пойти на какие-то компромиссы, что нужно уступить, что-то постараться не заметить, тем более при таком сложном человеке, каким был Гончаров, с ним было очень сложно, немыслимо, невыносимо. Я это могла сделать, хотя мне тоже было больно, я очень переживала потом, иногда даже и корила, а иногда наоборот, восхищалась собой, как я правильно поступила. А Саша - нет. С ним невозможно было договориться. Меня это совершенно бесило, потому что я понимала результат, что кончится все плохо. Он тоже это понимал, но не мог. Поэтому мы с ним могли ссориться прямо на разрыв. Но Саша обладал удивительным внутренним благородством, как бы он ни общался с людьми, он никогда не мог человека обидеть. Мы могли разругаться в пух и прах. Но я понимала, что и обидеться на него не могу. И самое главное, я была всегда неправа, по большому счету. Но он всегда первый подходил и просил прощения. Он был рыцарь. Недаром он так здорово сыграл Дон Кихота. Он был рыцарь по природе, по созданию, по рождению. Он говорил: «Светка, ну что мы с тобой ссоримся? Я не могу находиться с тобой в ссоре, я уже не помню, из-за чего мы поссорились». Хотя, конечно, помнил. И наше счастье, что мы могли пробыть в ссоре полчаса-час, не больше. Это Боженька нам подарил.
Вы верите в то, что, когда мы уходим что-то дальше есть?
- Я думаю, что есть. Мы же точно не знаем. Но я думаю, что есть, потому что мне почему-то все время кажется, что Саша около меня. Я смотрела одну передачу про Галину Павловну Вишневскую, когда ушел из жизни Ростропович. Они же тоже прожили огромную жизнь. Она была особенная женщина с особенным характером. И один журналист спросил, как вы сейчас без своего мужа? Она говорит: «Почему без него, он все время со мной». Это так меня поразило тогда. А у меня, например, тоже какие-то бытовые проявления смешные. Всю жизнь у нас были с ним споры, что я не могла чего-то открыть ключом, что-то сделать. Он мог, я ничего не могла. И он сердился. Сейчас я прихожу домой и очень часто ключ не поворачивается. Довольно часто. Стою, мучаюсь. Говорю: «Саш, ну ты же видишь, я не могу, помоги» Открывается. Ну, это бытовая, смешная вещь. Вот вы спрашиваете, и мне кажется, что он рядом.
Сейчас для вас, какой самый лучший способ проводить время?
- Две вещи, две ипостаси. Одна - находиться с моими ребятами, с сыном, с невесткой, с внуками. Для меня это огромное счастье. И, конечно, театр. Причем, когда я знаю, что вечером спектакль, это тоже для меня большое счастье. Это меня держит. Мне уже много лет, и уже какие-то силы на исходе. Я чувствую, что той энергии, которая была когда-то раньше - огромная, неуемная, вулкан прямо был - уже нет. Иногда идешь в театр поникшая, как, знаете, цветочек сорвали, и у него головка свесилась, и листочки поникли, он вот-вот упадёт, - вот я так иду в театр. Прихожу, выхожу на сцену, и я совершенно другой человек. А потом занавес закрывается, и я опять иду такая же домой. Как смеется внучка Поля: «Бабушка, ты выходишь в другую жизнь».
А я ей отвечаю: «Правильно, я и живу ту жизнь, которую сочинил автор. Я вхожу в другую жизнь, в другого человека. И живу эти три часа его жизнью, его мыслями, его поступками. Потом эта жизнь от меня уходит, ее отвозят от меня как на роликах в другую сторону, и я уже вхожу в свое существование».
Мне кажется, у вас есть качество, которое, наверное, помогает вам преодолевать трудности – уникальное чувство юмора.
- Для меня самое главное, что я с юмором отношусь к себе. Спасибо Боженьке за это. Если не относиться с юмором к себе, то это очень печально.
Полную версию интервью смотрите на канале «Persona grata» в группе Нестеренко центра в социальной сети «Одноклассники».
Commenti