Александр Виноградов (бас). Окончил Московскую консерваторию имени П. И. Чайковского.
Победитель конкурса Classica Nova (Ганновер, 1997). Обладатель специального Приза конкурса молодых оперных певцов Neue Stimmen (Гютерсло, 1999), победитель конкурса Orfeo (Ганновер, 2000). Лауреат международного конкурса Пласидо Доминго Operalia (2003).
Солист Государственной оперы в Берлине. Выступал на сценах Большого театра России, Парижской национальной оперы, Театра Ла Скала (Милан), Метрополитен-оперы (Нью-Йорк), Театра Реал (Мадрид), Королевского театра Ковент-Гарден (Лондон), Дворца искусств (Валенсия), Арена ди Верона, Театра Ла Фениче (Венеция), Государственной оперы в Гамбурге, Баварской государственной оперы (Мюнхен), Театра Массимо (Палермо), Оперы Цюриха, Сиднейском оперном театре.
Преподает в Высшей школе музыки им. Ганса Эйслера в Берлине. В дискографии солиста 12 работ.
Александр Виноградов вспоминает своего вокального педагога, Светлану Григорьевну Нестеренко, с которой вместе прошёл путь почти в четверть века.
Что было в ней такого уникального, что вы, коренной москвич, ездили в Волгоград?
- Я уже учился в консерватории и понимал, что я ничего не понимаю. Ходил на уроки к разным людям, и всё это было для меня темным лесом. И вдруг за 5 минут я вдруг понял, что есть человек, который делает что-то сознательно и что явно мне помогает и украшает мой голос. И после моего первого визита в Волгоград я только в этом убедился, и уже сомнений никаких не было.
А как часто вы ездили к ней?
- Я думаю, 3-4 раза в год, и ещё Светлана Григорьевна иногда приезжала в Москву. Самый первый раз был, конечно, очень особенный. Это были непростые времена. И Светлана Григорьевна нашла мне, где жить. Это была квартира ее ученицы. После урока меня кормили, потому что как же так - бедный москвич, сам готовить не умеет, очень худенький был мальчик тогда. Да, Светлана Григорьевна относилась к ученикам, как к детям. Это неотделимо от хорошего педагога - человеческая забота, привязанность, потому что эмоциональная связь тоже очень-очень важна. Особенно у певцов. Мы отличаемся от других музыкантов тем, что очень сложно отделить человека от инструмента. Голос — это часть человеческого характера. Я также занимался на фортепиано, на кларнете. Понимаете, кларнет я разобрал, убрал в чемоданчик и всё, он здесь, а я отдельно. С голосом не так. И поэтому это намного более связанный с эмоциональной сферой инструмент. И Светлана Григорьевна этим пользовалась. Я не знаю, сознательно или неосознанно. Я уверен, что сознательно, честно говоря. И создавала атмосферу полного доверия, расслабленности, радостности. Это приёмы педагога, которыми она очень хорошо владела.
Писали, что Нестеренко не только совершенствует вокальное мастерство, но и закаляет характер. Закалила характер ваш?
- Светлана Григорьевна была… ужасно говорить была, очень добрым и настоящим человеком. В общении с таким человеком ты хочешь тоже быть настоящим, честным и по возможности добрым. По-человечески, конечно, она на меня очень сильно повлияла, потому что я видел абсолютно бескорыстное служение таланту, людям, искусству. И я надеюсь, что немножко во мне осталось это.
А какие отношения складывались между вами вне репетиционных классов?
- Замечательные. У нее было чудесное чувство юмора. Светлана Григорьевна очень хорошо готовила и меня учила. Да, вот это соте из овощей… Потом уже, когда я уехал, мы разминулись в 2001 году, виделись реже и всегда в Москве. И в какой-то момент, где-то в году 2004-ом, я понял, что так дело не идет, надо заниматься больше, чаще, и я приехал в Москву, мы стали заниматься. И слава богу, Светлана Григорьевна могла ездить. Вот 2005 год: мы занимаемся в январе в Москве, в мае-июне два раза в Берлине. 2006: Флоренция, Венеция, Лондон и Валенсия. Она очень много со мной ездила. Мы очень много занимались, естественно, мы жили вместе обычно. Я снимал квартиру с двумя спальнями, и мы и гуляли вместе, и кушали. Я помню мы были в маленьком городке Херес-де-ла-Фронтера в Испании. И в это время вышел сериал «Ликвидация». Картина маслом. Мы только ждали, когда же закончатся эти дурацкие репетиции, чтобы наконец смотреть «картину маслом».
Можете назвать её второй мамой?
- Конечно. Я вам больше скажу, мои дети называли её бабушка Света. У нас есть Бамбум, это мама моей жены, у нас была баба Лина, это моя мама, и у нас была бабушка Света, это Светлана Григорьевна.
Ваша настоящая мама не ревновала?
- Немножко ревновала, конечно. Когда я уехал, со своей мамой мало виделся, а в какой-то момент со Светланой Григорьевной виделся чаще, чем со своей мамой. Но моя мама была очень умная, и она хорошо понимала, что это нужно для меня. Я уверен в этом.
Как она приняла решение, когда вы всё-таки для себя решили, да, я переезжаю за рубеж?
- Замечательно. Она сказала: «Конечно, езжай». Вопросов не было. Я переехал в Берлин в 2001 году молодым певцом с относительно интересным голосом. В России возможностей для моего развития, таких, какие мог предложить Берлин, не было. Может быть, сейчас есть. Например, молодежная программа в Большом театре, в которой она преподавала, это замечательная программа, но тогда её не было. Тогда даже вопроса не было. Это был однозначно невероятный шанс и возможность. Светлана Григорьевна меня поддержала и сказала: «Будешь приезжать, будем заниматься».
Как часто она к вам приезжала в Берлин и другие города, где гастролировали?
- Было по-разному. В интенсивные годы мы могли видеться по 10 раз в год. И где только Светлана Григорьевна со мной ни была. Все театры Италии, она была со мной на всех моих важных дебютах. Мой дебют в «Ла Скала», мой дебют в Лондоне, в «Ковент-Гарден», в «Метрополитен» - все самые важные работы. В последние годы ей было тяжелее ездить. И я уже всё-таки чуть-чуть стал поувереннее. Наши взаимоотношения дошли до того, что она по телефону ещё до того, как я начал петь и сказал «привет, как дела», уже хорошо знала, какие у меня проблемы с голосом. Она этот инструмент сделала и точно знала, где и что намного лучше, чем я. Как дальше — я не знаю. Как жить без Светланы Григорьевны, мне предстоит научиться.
Замены нет?
- Я себе совершенно прагматично задаю вопрос: с кем заниматься? И я знаю имена выдающихся педагогов, с кем-то из них я встречался тоже. Но это совсем не то. И если в какой-то момент мне нужна будет помощь, конечно, я буду искать, кто мне сможет помочь. Но такого уже в моей жизни не будет, это, к сожалению, реальность.
В Светлане Григорьевне сочеталось всё - эмоциональная близость, абсолютно невероятная техническая оснащенность и слух. У неё уши были другого порядка. Она слышала голос полным по спектру, плюс к этому она автоматически могла это соединить с механикой. Она очень хорошо знала анатомию, физиологию, и она понимала, что в механизме как работает. Были моменты, когда она про очень известных певцов мне говорила: «Слушай, сейчас бы ему вот это сделать. Мм…» И вы знаете, я уверен, что сработало бы. Ну вот было такое ощущение. Я абсолютно доверял её ушам, её вкусу. То, что она для нас сделала, для меня лично — это было невероятно, потому что я выхожу на сцену и мне нужны все мои краски - и зелёный, и синий, и жёлтый. И в какой-то день с жёлтым у меня проблемы — вот не завезли. Она научила меня, она давала мне краски, о существовании которых я даже не подозревал до этого. Она звонила, говорила: «Слушай, я тут такой прием нарыла». В следующий мой приезд мы это пробовали, и у меня оказывался в распоряжении лиловый цвет, которого раньше у меня не было. Пока ты не знаешь, что это технически возможно, тебе не придёт в голову, что этот эффект может в картине сработать.
Скажите, а что было общего у всех учеников Нестеренко?
- Я бы сказал, да, есть такое, есть. Я тоже об этом думал, потому что действительно все поют… все поют по-разному, у всех очень своеобразные голоса. Очень интересная вещь — органичность, органичность пения, звукоизвлечения, естественность.+++ 00:15:34:00 В: Иногда я могу это услышать, да, потому что у неё были определенные предпочтения. Но при этом я часто не могу узнать её ученика, потому что она шла с его природы, а его природа другая совсем, чем у меня или у другого. У неё были совершенно конкретные эталоны, помимо того, что какие-то… какие-то певцы ей нравились, не нравились, дальше были важные вещи: ровность регистров, ровность гласных, да, абсолютно… Понимаете, не… это не какие-то термины вкусовщина. Нет. Нет, совершенно конкретные вещи. Какие-то частоты обязательно должны быть в голосе, какие-то частоты нежелательны в голосе. А вдруг в чьем-то голосе эти частоты очень красивы, и она будет их сохранять, и она будет от этого… от этого красивого работать.
АЗК: А была ревность между учениками?
- Может быть, но Светлана Григорьевна относилась ко мне так и давала мне столько, что с моей стороны её практически не было, потому Светлана Григорьевна занималась со мной практически всегда, когда могла. Мне лично в этом плане, видимо, перепало больше внимания, чем другим. Такая у нас была особенная связь.
Она называла вас любимым учеником. Как вы думаете, почему?
- Потому что, видимо, мы друг друга любили. И я думаю, не только в человеческом, но и в артистическом плане. Видимо, я делал что-то так, как она себе представляла, что это хорошо, это правильно. Я даже пару раз видел, как она плакала, когда я пел. И конечно, это для меня было самой большой похвалой в жизни.
Светлана Григорьевна в интервью говорила, что каждый ученик для неё — это абсолютно новая книга. А как вы думаете, какой вы были для нее книгой - приключенческой, романом?
- Ой, мы все приключенческие книги. Такая уж, знаете, у певцов жизнь и карьера. Это просто парк аттракционов. Хотя, может быть, это даже была сатира. Моя жизнь для нее была одним большим анекдотом. Потому что относиться ко всем этим перипетиям без юмора просто нельзя. А посмеяться мы оба любили.
Как вы думаете, что бы в вашей жизни не случилось, если бы не встретили Нестеренко Светлану Григорьевну?
- Говорят, история не терпит сослагательного наклонения. Не знаю. Я думаю, что в профессиональном плане я бы не перешёл на тот репертуар, в котором я сегодня счастлив существовать, да, я пою очень много Верди. Мой голос первоначально был довольно легким, нетипично звонким. Скорее всего, я бы остался моцартовским певцом среднего качества. Кто знает, может быть, я бы встретил кого-то другого, кто чему-то другому бы меня научил. Может быть, я бы вообще занимался другой профессией.
Могли бы вспомнить последнюю встречу? Это было весной 2020 года?
- Да. В марте. Я был в Москве. Меня пандемия захватила довольно рано, ещё в феврале, потому что я должен был ехать в Китай. И мне что-то уже не хотелось, много работы. И, естественно, китайцы отменили постановку. Я был счастлив, мы поехали с детьми кататься на лыжах. И я предвкушал, что приеду в Москву, мы споем несколько спектаклей «Кармен», позанимаемся со Светланой Григорьевной. Я приехал в Москву, мы начали заниматься, счастье. Никто же не знал, что это будет последний урок, последняя наша встреча.
А вы говорили, что у нее было свободное время, да, и скучно было сидеть дома?
- Это было потом, когда началась пандемия, я терроризировал ее звонками и говорил: «Светлана Григорьевна, никакой работы! Никакой работы!» Потому что я уже знал, что происходит в Италии. И я знаю, что сын забрал ее в Волгоград, и всё было хорошо. Но дальше ей там было очень скучно, потому что она жила работай, она не могла не видеть молодых поющих, талантливых и не помогать им. Она была волшебником. И не могла не делать чудеса. И летом она вернулась в Москву. Но мы созванивались. У меня есть SMS от неё, это было в октябре. Она пишет: «Тройка, семерка, туз. Кажется, у меня корона». Это было так легко и с шуткой. 00:21:59:00 И когда она уже была больна, но была дома, она меня по телефону распевала еще к спектаклю, я пел «Набукко» с Пласидо во Флоренции. Она не понимала, как это серьёзно, пока это не стало очень серьезно. А через две недели ее не стало.
Кто вам сообщил?
- Врач. Я звонил каждый… Оказалось, что один из моих знакомых работал в этой больнице. Я звонил ему, он звонил лечащему врачу. Я старался не звонить каждый день, звонил через день. Я проснулся утром, у меня было SMS…
Последний раз, когда мы говорили, я летел из Флоренции. Я позвонил из аэропорта и сказал, что ей Пласидо большой привет передавал. Они знакомы, конечно. И она мне сказала: «Так, у меня как раз мой класс забрали, потому что он приезжает в Большой театр». То есть она, в общем, собиралась быстро вернуться и заниматься в этом классе. Это был последний телефонный разговор.
Какие у вас были планы, что вы не успели?
- Очень много. Но большая часть планов того года тоже отменилась, потому что это был год пандемии. У меня были большие планы, есть много ролей, я хотел сделать записи, новый репертуар. У меня сейчас очень много из Вердиевского репертуара, который мы с ней вместе готовили, полировали. Это именно тот репертуар, где состояние инструмента критично, где качество звучания и краски голоса должны оставаться всегда в эстетических границах. Я хотел бы всю жизнь так проработать, как мы работали 24 года, потому что у нас был тандем. Мы друг другу говорили, что мы хотим, и вместе делали роли. У меня клавиры разрисованы: здесь сделай так, здесь сделай так… Поэтому я обожал, когда она могла быть в зале на последних оркестровых репетициях, потому что там можно было еще что-то поменять, и работала её фантазия с моей фантазией, и это было такое счастье, понимаете, когда я ещё об этом не подумал, а Светлана Григорьевна предложила, как это сделать. И мы сразу это пробовали, и она счастливая, ой, как здорово, да, получилось. Это было настоящее счастье. Когда ты выходишь на сцену, и у тебя в распоряжении есть всё. А вот сегодня я буду рисовать этими красками, а вот молоток мне сегодня не нужен, будем работать отверткой.
Вот, допустим, прошел спектакль, как вы отмечали. Может быть, вы ходили в определенный ресторан или ели какое-то одно блюдо?
- Светлана Григорьевна не любила вот эти вот послеспектакленные посиделки. Самое счастье было — это потом уйти тихо. Она спрашивала: «А кто тебе что сказал? А этим понравилось, а этому понравилось?» А самый кайф был, наверное, на следующий день, потому что мы встречались, и начиналась ловля блох. До этого было ощущение, что всё получилось. Бывало, что не получилось. Тогда блох вылавливали и дальше работать. А вот самое такое хорошее - обычные посиделки с чаем. Ничего особенного, просто чай. Тортик, к сожалению… Потому что кому хорошо от тортика-то?
А что в своей педагогической практике переняли у Нестеренко?
- Всё, что я знаю о том, как преподавать, 99% — это всё от Светланы Григорьевны. Потому что у меня был момент, когда я начал преподавать, я преподавал здесь в Берлине, и Светлана Григорьевна мне показывала, как это делать. Я занимался с учениками, а она сидела и мне потом говорила, что я делал так, что не так. Или она с моими учениками занималась и говорила: «Видишь, тут можно вот так». И она меня учила преподавать тоже. Пока я не преподаю активно, потому что активно пою. А это очень сложно сочетать. Но я слышу певцов ушами, которые сформировала Светлана Григорьевна. Это же очень важно, какой у тебя вокальный вкус, что тебе нравится. Как для нее, как она в своё время решила учиться пению, услышав Паваротти в Москве, в 63-м или четвёртом году это было. Приехал молоденький Паваротти, «Ла Скала» привезла певцов в Москву. Светлана Григорьевна училась на филфаке МГУ тогда. Она его бросила. Я себе представляю реакцию семьи. И поступила в Гнесинку, не в консерваторию даже, а в Гнесинку учиться пению. Вот так для меня до сих пор звучание голоса Паваротти абсолютное чудо и феномен. И я ищу в голосах певцов, которых слышу, именно то, что нравилось Светлане Григорьевне, потому что это нравится мне. Она сформировала вкус. Это очень важно для педагога — сформировать вкус ученика.
А какие-то жизненные принципы она, как вторая мама, сформировала?
- Всё очень просто: будь приличным человеком. Для меня это не просто работа, это страсть. Это для меня невероятно важно. Это то, что я обожаю. И для Светланы Григорьевны тоже, это была не работа, это была её жизнь. Конечно, большая часть жизни — это семья, и у меня так же. Но, наверное, у музыкантов у всех так, это не то, что мы делаем, чтобы зарабатывать на жизнь. Это и есть жизнь.
Весь мир объездила с вами, да?
- Абсолютно. В Азию только было тяжело летать.
По первому звонку, да?
- Нет, не по первому. Обычно мы старались планировать. У неё много других учеников, которым она тоже очень нужна, сессии в Академии, ещё что-то. Особенно в последние годы она становилась более занятой, потому что слава росла. И она становилась с каждым годом лучше, как преподаватель. Я ей очень благодарен, что она приехала на мой дебют в Нью-Йорк, и это было важно для нас обоих. Она была невероятно горда и для меня это было очень важно - после многих лет карьеры наконец дебютировать в Нью-Йорке. Это был очень хороший спектакль, замечательная постановка. И было очень смешно, потому что прилетела моя жена Ксения, а её багаж пришёл позже. А выпал снег, была слякоть страшная и она мёрзла. И Светлана Григорьевна ей подарила свой шарф, с которым Ксения до сих пор не может расстаться, всё время его носит. Мне очень сложно разъединить, профессиональное и личное, потому что всё это переплетено. Она была членом нашей семьи.
Её ученики стали мировыми звездами? А насколько она была известна миру?
- Профессия педагога — оставаться в тени. Но поскольку певцы знают, как Светлана Григорьевна уже помогла многим, её имя притягивало к себе, и она была на разрыв. Я бы сказал, что в своём деле она была очень известным человеком. Просто педагоги, коучи, тренеры не становятся такими известными, как игроки, музыканты. Но в в нашем профессиональном круге это был непререкаемый авторитет. Не по моей личной оценке, а по репутации - из пятёрки лучших в мире - она абсолютно там. К сожалению, она не говорила по-английски. Я много лет пытался её заставить учить английский, потому что это бы ей помогло. Но ей было достаточно. Я видел, как она преподаёт людям, не говорящим на русском. Очень просто. Она показывает: вот тут потемнее и чуть-чуть, а-а, о-о. Всё, уже понятно. И вот на этом вот рыбьем языке у неё не было проблем преподавать. Может быть, у них были проблемы потом учиться, но это их проблемы. Она могла учить любого. Это было невероятно.
Если бы смогли сейчас отправить ей сообщение, и вы знали, что она точно получит, что бы ей написали?
- Сейчас бы я сказал: «Светлана Григорьевна, мы вас очень любим. Спасибо вам, что вы были так долго. И нам вас очень не хватает. Мне». Извините, я не могу. Просто не могу.