Преждевременный уход Светланы Григорьевны Нестеренко ошеломил ее коллег и учеников. Многие стали сожалеть о словах, которые не успели сказать и о чувствах, в которых не смогли признаться. Свои эмоции в открытом пространстве в числе первых выразил ее ученик Владимир Байков, написав открытое письмо памяти своему педагогу. С позволения автора мы публикуем этот текст:
Яркий солнечный день. Мы со Светланой Григорьевной идём от её дома к остановке маршрутки, чтобы ехать заниматься в Институт имени Серебрякова. Вечернее занятие. А было ещё и утреннее. И так – день за днём, неделя за неделей. Два раза в день. А между занятиями – прекрасная жизнь, полная счастья, смеха, друзей, упоительных картин прекрасного Волгограда и кулинарных шедевров Светланы Григорьевны.
- А ты знаешь, когда я только вышла замуж, то каждые выходные, по вечерам вся эта улица заполнялась гуляющими и обменивающимися впечатлениями жителями нашего района, - рассказывает Светлана Григорьевна, - люди были проще, и взаимоотношения были доверительнее! Жаль, что сейчас не так, жаль, что то время не вернуть.
Да, жаль, что и то время, когда я ездил из Москвы в Волгоград заниматься со Светланой Григорьевной, тоже не вернуть – оно было воистину счастливым и полным надежд. Я хорошо помню наше первое занятие – в хоровом классе музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко, где я тогда работал солистом. Сентябрь 1999. В тот день я забрал из фотолаборатории отпечатанные снимки с конкурса Мирьям Хелин. От входа театра мы шли через фойе, через кулисную часть, через сцену «на ту сторону», в хоровой класс, и я на ходу рассказывал об общении с легендарными членами жюри.
- Нет, слишком много звука! Не надо мычать, не надо звучать, надо «парусить», надо слегка намечать резонанс… так лучше, пусть всё будет предельно спокойно… да, вот окрашивается уже, скоро будем добавлять… чувствуешь? – соединяется… в общем да, так, начинает получаться…
Честно говоря, это всё было настолько ново для меня, но настолько располагающе к доверию, что предельное спокойствие наступало не только в голосе, но и в душе. И так со Светой, как мы её называли, было всегда. Уверенность! Заведомое априорное знание, что Она провидит тот Путь, по которому проведёт тебя к гипотетически слышимому ею результату, и её уши и интеллект не дадут ей ни на миллиметр сбиться с этого пути.
- Нет, ну Беллини – это у нас утренний композитор, а сейчас можно Бородина или Мусоргского, не ленись. Зато потом пойдём с Булкой и Куклой есть киевские котлеты!
И киевские котлеты, и чудесные Светины Кукла с Булкой, и другие её студентки и студенты, и мерцающая Волга, и несущийся голос Шульженко: «Я люблю без сна и устали, в милом городе моём, сердце друга рядом чувствуя, до зари бродить вдвоём…» - весь этот стоп-кадр, полный света и счастья, не раз потом вызывал спазм и ком в горле, слёзы в глазах и ностальгию в душе…
- А давай на завтра возьмём понемногу осетрины, белорыбицы и обязательно сома! Без сома как-то и жизни настоящей нет! Скучно, когда вся сковородка заполнена только осетриной…
«Завтра» после утреннего занятия жарим рыбу, и вдруг – телефонный звонок. А потом слёзы. Лошмакова умерла. Тягостный день. Затем – предложение от Виктора Сергеевича Попова перебираться в Москву.
Светлана Григорьевна у меня дома на Мосфильме, где она провела первые десять месяцев своей «официальной педагогической московской жизни», - это не только уроки и не только вслушивание в мой голос, это ещё и забота обо мне.
- Вообще, очень полезно есть недоваренный рис часов в шесть утра… ну ничего, не морщись, потом будешь досыпать!
Да, с вечера рис замачивался, а около 5:45 утра он начинал вариться, с тем чтобы недовариться и быть впихнутым в меня около шести… я потом досыпал, а часов в десять утра, за «нормальным» завтраком, приготовленным Светланой Григорьевной, слушал от неё комплименты: «Ну красавец! Вот что рис недоваренный делает!»
- Ой, нет, не нужно нам её слушать, давай лучше Рене Флеминг или Брина Терфеля. Важно знать, как поют сейчас, а не тридцать лет назад! Будем жить сегодня и строить наш голос для сегодня, а не для вчера!.. Я придумала для тебя новое упражнение – потом поймёшь, для чего именно.
Света имела обыкновение придумывать время от времени новые упражнения, которые били точно в цель и добавляли в голос качественно новые оттенки и навыки. Причём для каждого студента эти новые упражнения были строго индивидуальны.
- Боже мой, Люся ест виноград!
- Моя Люся ест всё, что для неё полезно! Она умная!
Люся – это невообразимо прекрасная пекинеска, полноправный член семьи Светланы Григорьевны. А виноград рос на заборе Светиной дачи, и Люся, полчаса назад надрывно певшая вместе со мной «О дайте, дайте мне свободу», а теперь проткнувшая зубами виноградину, обалдело смотрела скошенными глазами на капельку виноградного сока на своём носу. Да, Люся любила петь! Это у неё, как говорится, было наследственным. И целоваться любила, особенно со Светланой Григорьевной.
- Ну и как тебе пелось с БСО, сынок?
- Эх, не всё получилось, что хотел, всё-таки акустика в КЗЧ довольно прихотливая!
- В зале всё звучало отлично! А главное – тебя было очень интересно слушать!
- Ой, спасибо…
- Знаешь что, а приезжай завтра ко мне на Речной! Позанимаемся, а потом послушаешь Катю… Я нарыла у неё флейтовый тон, теперь Царица ночи и Олимпия будут совершенно другими! Как я счастлива, когда наши занятия двигают всех вас вперёд, и вы выходите на новые уровни звучания!
* * *
Светлая память и вечная благодарность удивительной Светлане Григорьевне!