Откуда взялись миллионы на концерт Майкла Джексона в России, когда искусственный интеллект начнёт снимать для нас фильмы, почему прямой эфир на телевидении это «сдача крови», появится ли у нас свой «голливуд» - об этом и многом другом Нестеренко центру рассказал продюсер, медиаменеджер, генеральный директор компании «Москонцерт» Илья Бачурин.
Илья, вы были генеральным директором одной из радиостанций. Что для вас радио?
- Момент чистого самовыражения. Сейчас, оглядываясь, понимаю, что в той большой работе чистота идей была на очень высоком уровне. Мы за минимальное количество денег сделали первое в мире эфирное танцевальное радио. Это была электронная танцевальная музыка во всех её видах и проявлениях. Таких радиостанций, к сожалению, после нас уже больше не было. Хотя молодежь танцевала, танцует и будет танцевать. Музыка танцевальная трансформируется, но не уходит из музыкального ландшафта. Мы тогда пользовались большим авторитетом, пользовались уважением людей, которые приходили на огромное количество мероприятий, которыми мы зарабатывали на жизнь.
Прямой эфир на радио - это эмоции «здесь и сейчас». Почему на телевидении нет прямых эфиров?
- Телевидении тоже начиналось с эфирного вещания. Но всё убивает постпродакшн, более высокие, повышающиеся требования аудитории к качеству картинки. Развлекающее, яркое, динамичное в прямом эфире сделать крайне сложно. Ведущие каналы позволяют себе такую роскошь, делая в прямом эфире большие концерты, серьезные мероприятия. Но сложность этих съёмок очень высока. На Первом канале я как раз отвечал за прямые эфиры развлекательных мероприятий. Было прекрасно, но концерты прямоэфирные - это просто сдача крови. Притом они редко идут непосредственно в прямой эфир. Это «хоккей» на телевизионном сленге - некое количество минут задержки. В принципе, от 20 минут имеет смысл делать, потому что быстрее ты не вырежешь какой-то брак, если он возникает в ходе прямой трансляции. То, что называется прямой трансляцией, чаще всего, идёт с задержкой 20-40 минут.
Кто имеет отношение к телевидению, знает, что самые рейтинговые проекты - это новогоднее обращение президента и парад 9 мая. Каким был ваш самый рейтинговый проект?
- Мы сделали с Джаником Файзиевым и командой Первого канала большой проект «Песни Победы». Он получил фантастические рейтинги после запуска, потом продолжался еще несколько лет. Был очень серьёзный постпродакшн, мы это делали и в виде клипов. Этот формат очень полюбился аудитории. Но, к сожалению, песни закончились, их не так много.
Если сравнить прошлые и сегодняшние музыкальные проекты, насколько отличаются условия, в которых они создаются. Насколько идёт удорожание в связи с наличием авторских прав?
- Для телевидения авторские права были незыблемой цитаделью. Пиратство в главных СМИ было невозможно. С этой точки зрения мало что поменялось. Многое изменилось с точки зрения аудитории и основных потребителей развлекательного контента. Молодёжь живёт в цифре, хотя по-прежнему весомыми с точки зрения продвижения остаются и телевидение, и радио. Но в силу того, что радио делается взрослыми людьми для взрослых людей, молодёжной аудитории на радио не так много. И, соответственно, меняются способы доставки, монетизации, механизмы появления новых артистов. Эта новая реальность, она уже достаточно много лет помогает молодым артистам, хотя телек и радио тоже работают вполне успешно для этого.
Вы работали в командах, благодаря которым в нашу страну приехал Майкл Джексон, были другие очень прогрессивные проекты. Чем сегодня можно поразить российскую публику?
- Я начну с команд, потому что это, действительно, важнейший жизненный фактор, которые сформировал меня. Начиная с Майкла Джексона, которого мы привозили компанией в пять человек примерно одного возраста. Это самое начало 90-х, отсутствие рынка чего бы то ни было в стране. Мы занимались торговыми операциями. Продавали-продавали и, заработав кучу денег, вложили в привоз Майкла Джексона несколько миллионов своих собственных долларов, которые и потеряли благополучно. Потому что погода, неверие людей в то, что Майкл Джексон может приехать в Россию, ещё и антиреклама наших «друзей-товарищей» - всё это сработало. Билетов мы продали около половины, а отбивка проходила по самой верхней планке продаж, то есть нужно было продать всё. И эта дельта непроданных билетов поставила крест на нашей торговой карьере.
Потом была команда станции 106.8, максимально свободная, где я был директором. Уникальность была в том, что программный директор, по сути, не влиял на программную политику каждого отдельного сегмента. Каждый диджей становился программным директором своего эфира. Это было радио со своим неповторимым демократичным духом. Я такого больше не видел не только рядом с собой, но и вообще.
Потом команда Константина Львовича Эрнста, которая дала мне представление о том, каким может и должно быть современное телевидение. Причём не в каких-то данностях, а скорее в подходах, которые он использует многие годы, руководя главным каналам страны, что позволяет ему всегда быть актуальным. Это очень крутой опыт.
Затем были Олимпийские игры, это была мощнейшая команда Дмитрия Чернышенко, одна из лучших менеджерских структур, которая реализовала фантастический по объемам проект. При том, что мне казалось, что это невозможно. Я уже пришел работать в оргкомитет, видел все графики, все планы, но до последнего момента было ощущение, что вот такую махину сдвинуть просто невозможно. Не поедет.
Потом была команда Фёдора Бондарчука, мы строили студию «Главкино». И это был очень крутой проект, которому было уготовано другое развитие, не то, которое мы планировали, но он жив и успешен, до сих пор студии полностью забиты производством, этим проектом тоже искренне горжусь.
В общем, всё, что можно сделать в этой жизни крупного, серьёзного, это всегда команда.
А про то, что сегодня могло бы вдохновлять… Сейчас я работаю в системе московской культуры, и рядом крутые руководители, которые занимаются не крючкотворством, не бюрократической деятельностью, как мне когда-то казалось. Департамент культуры - это настоящая продюсерская структура, и это выражается в том, что KPI является только позитивное, доброе отношение москвичей, их одобрение, радость, которую они должны получать от встречи с культурными проектами и институциями города. Это единственный возможный способ: сделал, дальше оценка «хорошо» или «плохо», решение о том, что делать дальше. Это самый понятный для меня способ существования.
Может ли появиться в России свой собственный «голливуд»? Появится ли свое «евровидение», конкурс глобального уровня, на который будут приезжать люди со всего мира?
- Я начну с примера, который сделает мой ответ очевидным. Лет восемь-девять назад в далёкой и крупнейшей в России Республике Саха (Якутия) начали снимать кино. Это было очень смешно поначалу. Кинематографисты между собой обменивались ссылочками для того, чтобы подивиться диву-дивному. Кто-то высокомерно, кто-то с интересом смотрел, оценивал всё это кино, сделанное на коленке людьми, которые не имеют представления о том, как делается кино. В кадре присутствовали люди, которые только что занимались какими-то совершенно другими делами, и не имеют представления об актёрском искусстве. И всё это складывалось в некие, во-первых, абсолютно честные, во-вторых, в абсолютно аутентичные картины, рассказывавшие истории понятные тем, кому они было адресованы в кинотеатрах, в клубах. Собирали очень небольшие денежки. И эти денежки шли на производство нового кино. В Якутии на чистом месте, без поддержки государства, возник собственный кинематограф, который сегодня является главным представителем российского кино на международном рынке. Его знают, уважают. Вот пример, когда ты веришь в то, что делаешь, твёрдо стоишь на фундаменте своей культуры, рядом люди, которые в тебя верят.
Я искренне уверен, что мы все вместе в масштабах страны способны на ещё более прорывные решения.
Как вы оцениваете развитие нового молодежного кино? Сейчас очень много проектов в молодёжной сфере, хотя в то же время много невостребованных высококлассных профессионалов, не совсем молодых. Что нужно сделать для того, чтобы новые фильмы сходили с конвейера не за счёт количества, а за счёт качества?
- Что касается традиций, то абсолютно уместно и правильно с них начинать. Без Тарковского мировой кинематограф был бы другим. В каждом первом интервью деятелей мирового кино есть отсылки к его творчеству. Фундамент очень крепкий, правда.
Но важны несколько факторов. Большое кино появляется из больших идей. Большие идеи должны созреть. За большими идеями стоят герои, которые действительно увлекают большое количество людей. Сегодня как раз момент, когда формирование образов этих новых героев происходит, и мы их увидим, безусловно. Надеюсь, не только в кино.
Сегодня кинематограф это, в первую очередь, сериалы. Они дают возможность более подробно рассказать историю, сделать героев более объёмным Я говорю про хороший сериал, потому что, безусловно, есть и «жвачка». Мы все помним, с чего сериалы в России начинались. Я про сериальное кино, которое раньше называли телевизионным. Оно ушло на цифровые платформы. И в сегменте сериального производства кризиса-то нет особого. Кто скажет, что сотни появляющихся на разных платформах российских сериалов, неинтересный и пустой разогрев воздуха? Нет такой ситуации. Просто с кино в какой-то момент возникли определённые сложности.
Мое субъективное мнение, что «кино с большой буквы» адресовывалось не широкой аудитории, оно строилось не на самых народных образах героев. И вот этот разрыв между реалиями, в которых живут люди, и героями, про которых рассказывает кинематограф, он и привел к тому, что, в принципе, смотреть-то чего? Не наши истории, какие-то страдания прекрасные, иногда не прекрасные… Народной поддержки такой элитарный кинематограф особо не имел. Народными стали сериалы. И вот там постепенно кристаллизуется большой высокий жанр, большие авторы работают. Некоторые сериалы вызывают просто мурашки по коже.
Я бы хотела уделить внимание документальному кино. Считаю, что это тот контент, через который можно передавать знания, навыки, потому что просто усадить сейчас молодежь за учебник сложно. А интересный контент дает возможность человеку повышать свой интеллектуальный уровень, узнавать о культуре, о технологиях. Есть ли жизнь у нашего документального кино, и кто-то сейчас серьёзно занимается этим направлением?
- Документальное кино было, есть и будет в России. У нас очень серьёзная школа в этом жанре. Но в том виде, в котором документальные фильмы существовали в моем детстве, в основном о достижениях социалистического хозяйства, они вызывают спорный интерес.
Документальный киноязык, о котором стоит говорить сегодня, стал формироваться не так давно. Он понятен разным поколениям. По моим наблюдения молодёжь смотрит документалки совершенно другим образом. Разница в восприятии информации просто разительная. Пытливый ум советского человека с механикой восприятия информации через образование что-то впитывал, пытался запоминать, складывать в некую картину мира, а для сегодняшней молодёжи документалки – «залипательный контент». Они смотрят про вселенную, затем про жучков, которые едят пищу, потом про паразитов, которые едят человека, потом про современную музыку, потом про старую музыку. И это ни в какую картинку мира у молодого зрителя не складывается. В этом есть определенная беда, наверное. Ключевое слово – «наверное», потому что мы имеем дело с некой данностью. Таково восприятие молодёжи, с ним надо работать, а не пытаться оценивать хорошо это или плохо. Другими 20-летних мы уже не сделаем. Этот рандомный способ восприятия информации без складывания общей картины очень характерен во всех процессах, связанных с познанием мира. Ровно так же формируется представление молодёжи о социальных процессах, о политике - о мировой, о внутренней. Что прилетело, что озвучили громче, то и на повестке дня.
Цифровые платформы, абсолютно рыночные структуры, где предложения непосредственно связаны со спросом, который отражается в статистике, предлагают уже кем-то сделанный контент и заказывают его. Это огромные суммы, на это ежегодно тратятся не миллионы, а миллиарды. И в секторе документальном, который связан с цифровыми платформами, тоже всё достаточно бодро происходит. Надеюсь, так и будет. Надеюсь, для кого-то документальное кино будет источником знаний и принесёт какую-то пользу в жизни.
Мы говорили о разных способах доставки контента. Сейчас многие слушают подкасты. Есть ли у подкастинга будущее?
- По сути, это радио на тему, которую тебе хотелось бы услышать в определённый момент времени. Думаю, что это форма будет развиваться, хотя каких-то супервысот не достигнет, потому что уже завтра, с приходом сетей связи пятого и шестого поколения нас окончательно накроет видеоинформация. Дополненная реальность перестанет быть проблемой, VR можно будет использовать в повседневной жизни. Я очень жду, когда всё это случится.
Только непонятно, каким контентом вся эта ширина полосы доступа будет заполнена. Сегодня мы не можем разобраться с примитивными видами контента, барахтаемся в них. А объёмы должны будут увеличиваться в разы. Думаю, что производством в самом ближайшем будущем будет заниматься искусственный интеллект, и мы будем смотреть сериалы, которые срежиссированы и сделаны от корки до корки искусственным интеллектом. Это большой проблемы и сейчас уже не представляет. Люди залипают на музыку, сделанную искусственным интеллектом. Но пока еще драйвером продаж является персона, которая стоит за музыкой, за сериалом. Но эта модель продвижения и восприятия быстро поменяется. Лет через 10 мы будем в другом мире.
Вы сейчас тоже оказались несколько в другом мире. Некоторое время назад вас назначили генеральным директором компании «Москонцерт». После таких масштабных проектов федерального масштаба, а иногда и мирового масштаба, не маловато ли королевство?
- Ни в коем случае. Нет больших или маленьких задач, есть результаты, которых тебе удаётся добиться. Могу оспорить тезис по поводу королевства: старейшая в России концертная организация - 90 лет истории, огромное количество сотрудников, артистов, несколько направлений - филармоническая музыка, балет, танцевальные стили, эстрадная музыка, чтецкий департамент, очень много всего.
Моя задача, в первую очередь, актуализировать тот продукт, который выдаёт это мощная крепкая организация с огромным количеством очень талантливых, ярких людей, чтобы, увидев где-то в телефоне плашечку «Москонцерта» с рекламой, хотелось кликнуть, чтобы она вызывала желание перейти и сходить на мероприятие, а не пролистать. Это небыстрый процесс. Очень легко, получая зарплату, успокоиться, выдохнуть и сказать: «Ну, всё здорово, мы будем дальше Чайковского и Глинку играть, пока не умрём. И вы, пока не умрёте, будете всё это слушать». Без Чайковского, Глинки не может быть культурного ландшафта. Но помимо таких вечных ценностей нужно создавать актуальный продукт. У тех, кто занимается культурой, глаз должен гореть, потому что иначе никто не придёт это слушать и смотреть. Надеюсь, справлюсь. Это моя личная Олимпиада, я бы так сказал.
Есть еще очень острый момент, с которым сталкиваются, в том числе и новые директора, художественные руководители. В театрах много достойных заслуженных людей, которые числятся на этих площадках. Но это такая социальная нагрузка, когда ветеранов поддерживают, они участвуют в мероприятиях, получают за это какие-то деньги. Однако, в процессе реорганизации приходится принимать непопулярные решения. Что вы для себя решили?
- Да, приходится. Причем с первого дня это абсолютно нормальная неотъемлемая часть работы. То, что не работает, нужно исправлять тем или иным образом. И когда вариантов для исправления остается немного, то с людьми приходится расставаться.
Вы затрагиваете этим вопросом такую важную проблему, как сменяемость поколений и возможность для молодых творцов выхода к зрителю. Должен быть баланс. Могут и должны быть площадки, которые работают для молодых, могут и должны быть площадки, которые работают для более взрослой аудитории. Но возраст не синоним застоя. Олег Павлович Табаков до последнего дня был одним из самых динамичных худруков, дающих дорогу молодым. Надо обязательно работать во всём спектре аудитории.
Часто слышу однобокую точку зрения, что культура для молодежи - это всё новое. Если этого нового не так много, как хотелось бы кому-то, то, значит, у нас с культурой какая-то беда. Это всё не так, на самом деле.
Есть базовые вещи. Большой театр, Мариинка трансформируются в своём репертуаре, в художественных приёмах, расширяют поляну творцов, с которыми сотрудничают. Но там невозможно бежать очень быстро, потому что всё это закончится потерей лица. Это недопустимо. Все же понимают, что старое здание не надо ломать, потому что новое его не заменит, даже если будет намного более функциональным.
И с институциями культуры также бережно, аккуратно нужно обходиться. Реставрировать то, что представляет из себя ценность. Но при этом не забывать создавать пространство абсолютно новое, предназначенное для молодёжи, живущей по законам и принципам, которые интересны молодой аудитории.
Мы с вами говорили о том, что очень многое зависит от нас, от нашего желания что-то делать, придумывать. Куда прийти человеку со своей идеей, который хочет в чём-то поучаствовать, создать коллаборацию, например, с региональным театром, с креативной творческой группой?
- Хаос не является синонимом развития, так же, как и возраст не является синонимом застоя. Возможность и желание обращаться повсюду с предложениями является частью хаоса. Условно говоря, когда президенту пишут о том, что нужно было бы плитку починить, - это от бардака в голове.
С точки зрения взаимодействия с культурными институциями нужна система в голове того человека, который что-либо предлагает. Приходят постоянно с предложениями. Не всегда они адекватные с точки зрения творчества, организационной логики. Если приходит коллектив с предложением использовать наши площадки, наших артистов для каких-то проектов - это понятно и адекватно, тут вопросов нет. Но бывает, что человек говорит: «Я песню написал, кто бы её мог спеть?» Мне, может быть, и интересно послушать, но, в целом, это так не работает. Во-первых, то, что человек, написав музыку, не способен найти автора слов или наоборот, идёт сразу стучится во все двери, сразу говорит об адекватности. Во-вторых, действительно, требуется сначала сделать какой-то объём работы для того, чтобы твоя идея стала предложением. С идеями ходить дело неблагодарное, идеи не продаются, они не стоят особо денег. Обращайтесь чаще к тем, кто действительно может поддержать. Очень много государственных фондов, которые осуществляют поддержку проектов. Это будет по адресу.